Читать книгу - "Кровь богов и монстров - Люсинда Дарк"

— Меня и раньше ранили, — говорю я. — Я никогда не чувствовала… этого. — Я показываю на свои ноги.

Я решаю, что это должно быть из-за удаление серы. До этого я, конечно, исцелялась быстрее, чем обычный человек, но никогда не испытывала такого странного ощущения огня, лижущего мою плоть. Прошло всего несколько минут с тех пор, как я поранилась, и все же боль уже полностью прошла. Оставшаяся влага на моих икрах, скорее всего, кровь из уже закрытых ран.

Трифон тихонько хмыкает и жестом просит Данаю вернуться к нему. Она вздыхает и осторожно отпускает меня, делая паузу, чтобы посмотреть, не дрогну ли я снова. Когда я этого не делаю, она возвращается к помосту и поднимается по боковым ступеням, пока не обходит стол и не садится на свое место рядом с Царем Богов.

Мое сердце учащенно бьется в груди, пока я жду, когда кто-нибудь из них заговорит снова. К счастью, мне не пришлось долго ждать.

— Как ты сказал, нашёл её, Кэдмон? — спрашивает мужчина на противоположном конце, его золотые глаза внимательно изучают меня.

— Она уже несколько месяцев числится Террой в Академии, — отвечает Каэдмон с холодной интонацией. — Служа у твоих сыновей, собственно говоря, Азаи..

Меня охватывает шок. Азаи. Этот мужчина — Азаи, Бог Силы и Мужественности, и он отец Даркхейвенов. Мои глаза останавливаются на его лице и изучают его черты с новой интенсивностью. Узнавание, вспыхнувшее во мне, теперь захватывает целиком. Его глаза — такие же золотые, как у Теоса. Чётко очерченная линия челюсти — словно у Руэна, а форма губ и носа… всё это — Каликс.

Во имя Богов… как я раньше этого не заметила?

Азаи заливисто смеется, но это звучит совсем не так, как смех любого из его сыновей. Опять же, сейчас я не могу вспомнить, слышала ли я когда-нибудь смех Руэна. Этот мужчина — часть причины этого? Азаи снова обращает на меня свои горящие закатом глаза, оценивая. — Ты говоришь, она была слугой моих сыновей несколько месяцев? — Он смотрит на меня. — Возможно, то, что она прожила так долго, является истинным свидетельством ее наследия.

Подтекст заставляет меня прищурить на него взгляд, но я сжимаю губы.

Следующей заговаривает женщина рядом с Азаем. — Это уникальная ситуация, Трифон, — комментирует она легким и воздушным тоном, почти слишком мягким для моего слуха. Тем не менее, это звучит в моей голове всеми колокольчиками идеальной симфонии. Мурашки осознания пробегают по моему позвоночнику. Ее голос из тех, что заставили бы корабли врезаться прямо в скалы только ради шанса приблизиться к его носителю. Я ловлю себя на том, что невольно раскачиваюсь, и этот звук звенит у меня в ушах, как ветряные колокольчики, которые женщины ставят в своих садах. Музыка природы пронизывает мои чувства, как нежная ласка.

— Это мягко сказано, Македония, — фыркает Азаи.

Игнорируя его, Македония — Богиня с мягким голосом — обращает свой медовый взор на меня. — Расскажи нам о своем прошлом, дитя, — приказывает она. — Кто твои родители?

— Я… — Мой взгляд ненадолго останавливается на Кэдмоне. Он кивает, предлагая мне продолжать, и я делаю глубокий вдох. — Я сирота, — признаюсь я, проглатывая слова, даже когда в моем сознании всплывает лицо моего отца.

— Как давно ты сирота? — Спрашивает Македония.

— Десять лет, мэм. — Отвечая на ее вопрос, я решаю держаться как можно ближе к правде. — Мы с отцом жили в Пограничных Землях, но на нашу хижину напали бандиты, и он погиб. Наш дом был сожжен дотла.

Она постукивает ногтем по подбородку. — Значит, ты все же попала в общество? Твой отец никогда не рассказывал тебе о твоей матери?

Я качаю головой, морщась, когда понимаю, насколько сложно будет придерживаться правды с этого момента. Осторожно поднимаю глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. — Я не помню свою мать, — признаюсь я. — Всегда были только мы с отцом, пока он не умер. После его смерти мне пришлось работать, чтобы обеспечивать себя. — Каждое слово — правда, хотя оно рисует то, через что я прошла, в совершенно ином свете, чем помнит мой разум.

— Как жалко, — бормочет женщина рядом с Кэдмоном.

— У нас есть способ определить ее родословную, — объявляет Трифон. — Очевидно, что она Смертная Богиня — я чувствую ее силу отсюда.

Данаи кивает. — Как и я. Это довольно сильно. Ее Божественный родитель, должно быть, из Высших.

— Если ее отец был человеком, — говорит Македония, и от ее голоса у меня в ушах снова пробегают мурашки удовольствия, — тогда где-то есть Богиня, которая родила и не сообщила о своем ребенке.

— А как насчет ее наказания? — Азаи наклоняется вперед на своем сиденье, и хотя от его вопроса у меня сводит мышцы, выражение его лица мгновенно мрачнеет. — Скрывать Смертных Богов против наших законов.

— А откуда ей было знать? — снова заговаривает женщина рядом с Кэдмоном, в ее глазах вспыхивает раздражение, когда она переводит их на Азаи.

Азаи насмехается над ней. — Невежество никогда раньше не было причиной, Гигея, — огрызается он. — Я был вынужден убить одну из своих любовниц за то, что она прятала моего сына.

— Если ты забыл, наказана была мать, а не твой сын, — тихо вмешивается Кэдмон, даже не двигаясь со своего места.

Азаи свирепо смотрит поверх головы Гигеи на мужчину. — Он был наказан.

Кто? Мой разум перебирает все, что я знаю о Даркхейвенах. Кого из своих сыновей ему пришлось наказать? Кто из их матерей погиб от его рук? Вопросы, вертящиеся у меня в голове, заставляют меня осознать, как много я о них до сих пор не знаю. Осознание этого тяжелым грузом давит мне на грудь. Мои пальцы сжимаются в кулаки по бокам, и я прячу их в складках платья.

Кэдмон медленно и почти печально вздыхает. — Это было за то, что он напал на тебя, Азаи, — напоминает ему Кэдмон. Бог Пророчеств поднимает свои черные глаза на меня и удерживает мой взгляд, продолжая. — Руэн защищал родителя, которого он знал. Несмотря на это, он понимал, что нападать на Бога противоречит нашим законам. Он не был наказан за то, что держал свое собственное существование в секрете.

Руэн. Мое сердце колотится о грудную клетку от этой информации. Азаи убил мать Руэна. Сделал ли он это у него на глазах? В моем сознании возникает ужасная картина — Руэн еще ребенок, с детской силой, яростно бросается на сильного мужчину, сидящего сейчас передо мной, кусающийся, дерущийся и колотящий маленькими кулачками по мужчине, когда он зарубил смертную женщину, которая