Читать книгу - "Клетка - Ариша Дашковская"

начал и запнулся, не зная, как спросить.

— Да, ты бредил. Маму звал, — улыбнулся Лис.

— А больше ничего странного не было?

— Странного? — он сделал длинную паузу. — Нет, малыш, ничего странного не было.

Глава 16. Дождь

Зима тянулась невыносимо долго. Большую часть времени ослабленный болезнью я проводил в постели. Дважды в день неизменно ко мне приходил старичок-доктор. Делал инъекции, брал анализы, выслушивал лёгкие. Обеденная инъекция была на Лисе, как и ингаляции. Он, сосредоточенно отсчитывая капли, заправлял лекарства в небулайзер и следил, чтобы я правильно дышал. Если бы не Лис, я, запертый в четырёх стенах, умер бы со скуки. Астафьев работал допоздна, но, во сколько бы он ни вернулся, обязательно заходил ко мне, придвигал к кровати стул и сидел неподвижно несколько минут. Может, он и хотел о чём-нибудь поговорить, но я, как только приоткрывалась дверь, зажмуривал глаза и симулировал сон.

Больше всего доктор боялся, что будет осложнение на сердце, а Астафьев, перестраховываясь, запретил мне любые прогулки, чтоб не перемёрз. За все время, мне посчастливилось дважды побывать улице, когда возили на рентген. Первый раз — когда делали его для подтверждения диагноза. Второй — для того, чтобы проверить, вылечился ли я.

Март стучал по отливу звонкой капелью, звал гулять по подтаявшему снегу, выманивал наружу пронзительной синевой неба, но Астафьев был непреклонен.

Апрель расцветил вид из окна зеленью. По выходным разнообразие в пейзаж вносил Астафьев, маячивший в огороде в старых растянутых трениках и подраной тельняшке то с лопатой, то с граблями, то с тяпкой. Вскапывал, рыхлил, сажал, ползая на корточках, полол.

— Вся охрана над ним между собой стебётся, — сказал как-то Лис.

— Зачем он это делает? Нанял бы рабочих.

— Разве не видишь, ему нравится. Он же родом из какого-то захолустья. Приехал Москву покорять. Не срослось. Покорил Питер. А привычка работать в огороде осталась. Летом так он вообще в одних семейниках на грядках копается.

В мае в разбитом им палисаднике расцвели нарциссы и крупные алые тюльпаны. Я часто сидел на подоконнике, распахнув одну створку окна, дышал свежим воздухом, пил чай и крошил воробьям печенье. Они совсем перестали меня бояться, весело прыгая по жестяному отливу, склёвывали крошки.

Сегодня небо с утра затянули грозовые облака. Вмиг потемнело. Птицы тревожно смолкли. Вдали загромыхало. В окно застучали крупные тяжелые капли дождя, разогнав моих маленьких гостей. Я высунул руку в окно. Дождь ударил по ней живительной влагой. Тёплый весенний дождь. Первая гроза. Я так её ждал. Спрыгнул с подоконника и помчался на улицу. К чёрту Астафьева с его запретами! К чёрту всех!

Вылетел под дождь, как был, в мягких тапочках. Дышал, не мог надышаться запахом прибитой к земле пыли, запахом кратковременной нечаянной свободы. Расставил руки в стороны — ловил капли. Откинул голову назад, подставив дождевым струям открытый рот. Пил дождь, дышал дождём, был дождём. Его потоки смывали с меня всю грязь, въевшуюся под кожу, всю боль, что змеей свернулась в сердце. Оставалась только радость, радость дождю, побуждающаяя кружиться, шлепая промокшими до нитки, потяжелевшими тапками по жёлтым лужам.

Из дома выскочил Лис. Нёсся ко мне, прикрывая безуспешно голову руками. Подскочил, сгрёб в охапку, потащил в дом.

— Хватит упираться, придурок. Болеть понравилось?

— Да постой ты! — мне удалось вырваться. — Смотри, как красиво!

— Что красиво? — Лис не впечатлился происходящим вокруг.

— Да всё! Деревья, трава, небо! — смотрел на хмурого Лиса. Мокрые волосы свисали тонкими прядками на лоб. Успевшая вымокнуть белая футболка липла к его крепкому телу. — И ты красивый, — выдохнул я.

— Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша, — заключил Лис, снова обхватывая меня за плечи.

-Стой! Подожди! Ты не понимаешь! Мне нельзя туда. Мне нужно быть здесь! — вопил я, неистово отбрыкиваясь. — Я грязный! А дождь смоет. Я не смог смыть. А он смоет всё. Всё, что они со мной сделали.

Лис не слушал, волоком тащил, пользуясь тем, что был значительно сильнее, тем, что я ослаб еще больше и похудел после болезни. В прихожке, не выпуская меня из рук, снял своим мокасины и потянул меня дальше.

В отчаянной борьбе я потерял тапки. Один — во дворе, другой — на лестнице. Грязные ноги оставляли следы на светлом паркете — не зря скакал по лужам.

Лис втащил меня в комнату и толкнул в ванную.

— Ты же хотел смыть грязь. Причем тебе бы это не мешало сделать в буквальном смысле, — красноречиво посмотрел на мои ступни. — Раздевайся.

— Не буду, — замотал головой. — Выйди.

— Стесняешься? Я не буду смотреть, как ты раздеваешься.

Он и правда отвернулся. Я немного постоял, убедился, что он и не думает подсматривать, стянул футболку и спортивные штаны, а потом и боксеры. Влез в ванну и повернул вентиль. Холодок пробежал по позвоночнику. Оглянулся и чуть не выронил лейку душа. Лис пялился на меня, на губах была извечная ухмылка.

— Ты обещал! Ты сказал, что не будешь смотреть.

— Я и не смотрел, пока ты раздевался. Не бойся. Я хочу помочь. Я смою всё, что мешает тебе нормально жить.

В доказательство он взял губку и гель для душа.

Я чувствовал себя неуютно, пытался прикрыться руками.

— Не надо. Не прикрывайся, — осторожно убрал мои руки, и они беспомощно повисли вдоль тела. — Ты красивый. Возвращаю тебе твои же слова. И он красивый: ровный, хорошего размера. И обрезанный. Аллах Акбар?

— Я еврей. Галахический.

— Это как?

— У нас национальность передаётся по матери. Не важно, кем был отец.

Губка в густой пене скользила по плечам, по рукам, по груди, наполняя теплом, расслабляя. Когда он дошёл до живота, я невольно вздрогнул. Лис попросил повернуться спиной, и губка прошлась по ней, потом по ягодицам, по внутренней стороне бедра, по лодыжкам.

— Давай снова передом, — скомандовал Лис.

Когда послушно повернулся, то мысленно отругал себя за неосмотрительность. Я посчитал, что раз Лис избежал касаться этой зоны, то он к ней не вернется. Но его рука коснулась члена.

— Я сам! — попытался отодвинуться.

— Нет, малыш. Постой чуть-чуть осталось.

Он просто мыл, не вкладывая в свои движения никакого эротического подтекста, но кровь мгновенно прилила к лицу и к паху. Неловко было, что возбуждение, такое постыдное, было заметно не только мне.

Лис тактично ничего не сказал по этому поводу. Отбросил губку. Взял в руку душ и стал смывать пену тёплой водой, мягко поглаживая кожу пальцами. Неправильное возбуждение нарастало. Я закусил до боли губу, чтобы с ним бороться, но помогало мало. С члена он смывал тоже рукой, нежно касаясь ствола и