Читать книгу - "Сильверсмит - Л. Дж. Кларен"

метнула ее в порог дома, куда Смит вылил остальное спиртное.

В тот момент, когда я отпустила, он крепко взял меня за плечи и отступил вместе со мной от огня. Жар поднялся, глаза заслезились, но то были слезы облегчения, а не скорби.

Я не хотела больше быть той онемевшей, хрупкой девочкой, которая жила здесь. С уничтожением здания исчезала и она.

И все же, когда мы дошли до края поляны, оставив позади пламя, я замерла, испуганная всем тем, что ждало впереди. Остальные ушли дальше, не уловив моей остановки, но Смит снова заметил.

— Я не знаю, смогу ли сделать это, — я задрожала и сглотнула. Это… Шагнуть в лес. Встретиться с матерью. Познакомиться с Симеоном. Выйти замуж за Элиаса Уинтерсона. Стать той самой идиллической королевой, какой меня видел Алистер Уинтерсон и его люди. Встретиться с Молохаем после того, как я вообще только научилась держать удар. Я не была лидером. Не была бойцом. Я даже не знала, кто я.

— Сможешь, — он протянул мне руку и улыбнулся — неожиданно мягко, ободряюще, уголками губ. У меня перехватило дыхание. Это была первая теплая и настоящая улыбка, что он мне подарил. Она лишала слов. — Я помогу тебе.

Его обещание вышибло воздух из моих легких. Этот израненный мужчина с грубой, непоколебимой внешностью был здесь, чтобы вести меня вперед, чтобы показать путь. Его внезапное утешение заливало трещины моей души расплавленным серебром. Под его железной рукой меня станет куда труднее сломать.

— Элла.

Сердце дрогнуло раз — от имени, и второй раз — когда я встретила его взгляд. Никто никогда не звал меня Эллой. Но… мне понравилось. Имя, что было только моим и его. В стороне от всего этого.

Он кивнул на свою руку, и его следующие слова прозвучали клятвой:

— Чего бы это ни стоило.

Я позволила ему взять мою ладонь в твердую, неизменную хватку, и поверила ему.

Глава 9

Ариэлла

Оттенки зелени окружали нас со всех сторон, деревья поднимались так высоко, что временами мне приходилось задирать голову, вытягивая шею, чтобы разглядеть, где они заканчиваются — там, в вышине, в небе. Под ногами тонким покрывалом хрустел иней. Осторожность шагов постепенно уходила, растворялась — особенно с восходом солнца, когда оно поднималось все выше над горизонтом, и окончательно исчезла, когда я оглянулась и уже не увидела даже малейшего намека на дым от пожара.

Мой старый дом превратился в пепел.

Я представила Филиппа и Оливера — их души, что летят на свободу вместе с ветром. Я ощущала их довольство, их покой в тяжелом вздохе зимнего воздуха.

Словно Филипп был освобожден от своих пороков. Словно он шептал мне: и ты будь свободна.

И действительно, я сосредоточилась на мире вокруг и попыталась быть именно такой. Солнце ослепляло и согревало меня, когда я шла под редкими просветами в лесном пологе, а его лучи отражались от ледяной корки, покрывавшей землю.

Эзра и братья Синклеры находили забавным мое детское изумление перед новыми вещами. В тот первый день я увидела рысь и гризли. Последнего — издалека, потому что, едва заметив зверя, Смит схватил меня за руку и повел всех нас в противоположном направлении. Обойдем, сказал он. Он не выглядел испуганным, скорее раздраженным. Словно и этого медведя он мог бы убить так же, как убил волка в сарае, но зверь был для него просто досадной помехой. Я сопротивлялась, когда он тянул меня прочь, только чтобы дольше всматриваться в существо. Медведь был огромен. Финн предположил, что это беременная самка.

Мы видели лося, множество зайцев и белок. Джемма уверяла, что вскоре нам повстречаются и черные медведи. Мне и Оливеру разрешали смотреть на животных лишь из окна, а выходить наружу было строго запрещено. Где есть добыча, всегда найдется и хищник.

Чаще всего Джемме приходилось хватать меня за руку и тянуть вперед, чтобы я не отставала от остальных. Когда я ходила в деревню несколько дней назад, я была настолько голодна и утомлена, что едва обращала внимание на окружение, а теперь мне было трудно сосредоточиться хоть на чем-то, кроме красоты вокруг. Мир за пределами моего старого дома был захватывающим, и я никак не могла понять, что во всем этом может таиться тьма, но одного взгляда на шрамы Смита хватало, чтобы вспомнить, сколько всего мне неизвестно.

Он всегда держался рядом. Воздух был ледяным, но постоянное движение, усилие, с которым мы пробивались сквозь чащу, согревало. В целом мне было комфортно, несмотря на усталость.

Первод выполнен тг-каналом «Клитература».

Когда солнце поднялось в зенит, мы сделали остановку на дневной привал. Смит настоял, чтобы я поела как следует, восполнила силы, растраченные за утро. Его настойчивость не тяготила меня — ни во благо, ни во вред. Здесь, среди леса и холода, он тоже дарил ощущение защищенности: я могла шагать сама, свободно, но знала — стоит только захотеть, и всегда есть его тихая тень, под которую можно вернуться.

Теперь я шла рядом с Финном. Джемма и Каз вели нас впереди, Эзра шел чуть дальше, а Смит держался замыкающим, чтобы видеть угрозы со всех сторон.

— Джемма сказала, что Симеон и Молохай нашли Силу в Нириде. Как они ее нашли? — спросила я Финна.

Он лишь пожал плечами.

— Этого никто толком не знает, кроме самого Симеона. И он хранит это в тайне, чтобы защитить нас, если вдруг Молохай захватит кого-то.

Он заметил мое непонимание и добавил:

— Если мы ничего не знаем о Силе, мы для него бесполезны. И, может, тогда он хотя бы убьет нас… быстро.

Тошнота скрутила живот. Никакого спасения, только быстрая смерть — единственная милость, о которой можно было просить, оказавшись в жуткой бездне Молохая. В памяти вспыхнула другая смерть — сразу две. Два тела, одно большое, другое маленькое, недвижно лежащие в лужах остывающей крови…

Я с усилием выдохнула, чтобы заставить затихнуть мысли. Они умерли. Они в покое. Без боли.

Без боли, только покой. Я повторила это трижды. Если бы можно было вытатуировать эти слова на сердце, я бы так и сделала. Сделала бы их вечной частью себя, чтобы они не исчезали и не возвращались, чтобы перестали мучить.

Я вздрогнула от холода воздуха и собственных мыслей и все же не могла не задуматься: может, Симеон — мой отец — скрывал происхождение Силы от своего народа по иным причинам? Боялся, что если поделится знанием, все повторится вновь? Чувствовал ли он вину за то,