Читать книгу - "Тетушка против - Тата Алатова"

Если комнаты, которым пользовались хозяева, худо-бедно удалось привести в порядок, то сюда руки у Мюзетты и Жана не доходили. По толстому слою пыли можно было сделать вывод, что в подвалы долгие годы не ступала нога человека.

Винный погреб поражал королевским размахом и многочисленными бочками, аккуратно положенными на бока для более долгой выдержки. Местные виноградари верили, что вино должно спать, как человек, чтобы не превратиться в уксус. Оглядевшись по сторонам, Маргарет нашла старый серебряный кубок, тщательно вытерла его белоснежным платочком, достала из прически шпильку и с трудом просунула ее в щель между клепками первой попавшейся дубовой бочки, чтобы накапать тягучего вина, густого до маслянистости. Отпила немного, жмурясь от удовольствия. Старое, крепкое, сладкое вино с бархатистой сиропной терпкостью и ароматом муската. Такое обычно подается к десерту и стоит хороших денег.

Налив кубок до краев (и потратив на это прорву времени), она с удовольствием делала глоток за глотком, пересчитывая бочки. Их оказалось тридцать семь — маленькое, но состояние. Однако не следовало обрушивать реки вина на небольшой Арлан, чтобы не сбивать цену на собственный товар. Такое вино следовало продавать не больше трех-пяти бочонков в год, в разных городах Руажа, да еще и желательно на великосветских аукционах.

Или же, что скорее всего было менее выгодно в перспективе, зато куда проще, — сговориться с герцогом Лафоном, единственным человеком в округе, готовым дать приличную цену.

Допив мускат, Маргарет двинулась дальше. В следующем помещении под потолком висели массивные крюки для крупной дичи, ничего более интересного там не нашлось. В другой небольшой кладовой хранились несколько керамических горшков, запечатанных воском. Один из них Маргарет прихватила с собой. В деревянных ларцах она обнаружила дорогущие какао-бобы, безнадежно испорченные временем. Они засохли и покрылись налетом какао-масла, превратившись в безмолвных свидетелей былого величия. Что за расточительство! Тяжело вздыхая, она насыпала себе целые карманы жестких горошин и отправилась назад, больше не разыскав ничего примечательного.

На кухне Мюзетта уже отправила в печь пресные булочки и теперь взбивала яйца для омлета. По-прежнему не утруждая себя разговорами со склочной брюзгой, Маргарет поставила горшок на стол и высыпала какао-бобы на чугунную сковородку, надеясь, что прокаливание лишит их прогорклого запаха.

— Что это за дрянь? — тут же спросила Мюзетта.

— Редкий сорт горького шоколада, — с усмешкой ответила Маргарет, срывая печать с горшочка. Внутри оказались ягоды дикой ежевики, залитые медом и пряностями, первейшее средство от меланхолии. Напевая себе под нос, она разложила их по расписным розеткам, а потом перемешала какао-бобы, уперла руки в боки и принялась ждать, пока они как следует обжарятся.

— Если отравить хозяев, — себе под нос процедила Мюзетта, — то лишишься головы. Хряп! И поверх плеч останется пустое место.

— Не переживай, я сама подам на стол. Если меня обезглавят, ты сможешь полюбоваться на это зрелище.

Жан, точивший топор в углу, негромко засмеялся.

— Все топят и топят, — пожаловался он, — а мне руби и руби.

— Ты утром не спеши чистить камин у графа, — велела Маргарет, — он там ночью сжег какую-то дрянь. Я сама этим займусь после завтрака.

— А ты почем знаешь, чем граф среди ночи занимался? — тут же вмешалась Мюзетта.

— Вот уж на твоем месте я не стала бы совать свой нос, куда не просят, — отрезала Маргарет, — если бы не хотела вовсе остаться без места. Если бы я была такой старой калошей, то вела бы себя тихо-тихо и радовалась тому, что у меня есть крыша над головой. А если бы у меня были такой длинный язык и короткий ум, что они никак не могли договориться меж собой, то я старалась бы скрыть этот факт.

— А? — разинув рот, уставилась на нее старуха.

— Пруденс говорит: уймись, глупая карга, — перевел Жан.

Мюзетта вняла этому совету, но в ее маленьких, потерянных среди глубоких морщин, глазках затаилась упрямая злоба.

Маргарет очистила бобы от шелухи и растолкла их в ручной мельнице, в медном котелке нагрела молоко с лавандой, розмарином и перцем, проварила в этой гуще крупные крошки какао, процедила, влила мед и остатки анисового ликера, который Жан принимал для лучшего сна. Она как раз разливала густой, как крем, напиток по чашкам, когда послышался голос Жанны:

— Мюзетта, подавай завтрак!

— В прежние времена колокольчики были, — сентиментально сказал Жан, — а нынче графья орут, как простолюдины, что за срам!

Мюзетта выразительно отошла в сторону, чтобы налить себе чая. Маргарет покачала головой и принялась ставить посуду с едой и напитками на поднос.

Семейство Флери уже находилось в гостиной в полном составе. При этом Рауль был во вчерашней одежде — очевидно, он не решился зайти к себе, чтобы переодеться. Хоть на это его ума хватило.

— Пруденс! — увидев Маргарет с подносом, встревожился он, а потом торопливо вскочил и бросился ей навстречу. — Я помогу вам.

У его сестер глаза буквально стали квадратными. Ну что ты с ним будешь делать!

Глава 10

Рауль любил карточные игры и общество красивых легкомысленных женщин, потому что и то, и другое действовало на него как пузырьки шампанского. Дарили щекотно-забавные ощущения в животе и воздушность в голове. За неиссякаемое стремление к развлечениям при королевском дворе его прозвали разгульным Флери, и Рауль гордился этим прозвищем.

В Арлане на привычный образ жизни уже не хватало денег, и с каждым годом ставки становились ниже, а женщины проще. Казалось, все веселье осталось позади, а впереди маячили только скучная семейная жизнь, повседневная экономия и неумолимо приближающаяся старость.

Однако в это утро, глядя прямо в сужающиеся от раздражения светло-карие глаза Пруденс Робинсон, Рауль подумал, что хорошее настроение можно почерпнуть где угодно.

Эта женщина гневалась часто, и никак не удавалось предугадать, что именно разозлит ее в следующее мгновение, а еще она издавала весьма выразительные фырканья, способные передать богатое разнообразие смыслов. Лишенная даже малейшего пиетета перед знатью, Пруденс отличалась крестьянским трезвомыслием, граничащим с цинизмом. Рауль сомневался, что она сможет оценить его искусство игры на гитаре или стихи, которые он сочинял в приступах редкого вдохновения, зато она в состоянии была найти оливки к мясу или достать из ниоткуда мешок яблок. Из людей подобного сорта получались безупречные экономки и выносливые солдаты, но природа не одаривала их ни богатой фантазией, ни способностью к созиданию.

Если подумать, за всю жизнь Рауль никогда не вглядывался в кого-то, похожего на Пруденс. Его окружали кокетки и повесы, скучнейшие аристократы и задорные трубадуры, и всех их объединяла удивительная легковесность. На прислугу же