Читать книгу - "Король - Тиффани Райз"

— Я не хотел тебя пугать, — сказал Сорен почти извиняющимся тоном.

— Ты не напугал меня. Я не напуган. — Его сердце колотилось, скрученный узел в животе выставлял его лгуном.

— Что же, это ответ на мой вопрос.

— Какой вопрос? — спросил Кингсли, опустив голову. Он не хотел смотреть в глаза Сорену. В них он видел страх, но не перед Кингсли, а за него. И что-то подсказало ему, что Сорен еще не скоро прикоснется к нему снова.

Если вообще прикоснется.

— Теперь я знаю, почему ты больше никому не позволяешь причинять тебе боль.

Кингсли посмотрел на Сорена снизу.

— Выметайся из моего дома, — сказал Кингсли.

— Кинг?

— Ты сказал, я тебе больше ничего не должен. Вали нахрен из моего дома.

И Сорен свалил нахрен.

Глава 10

Прошло семь дней и семь ночей, а Сорен так и не вернулся в дом Кингсли. Он не звонил, не писал, не навещал и ни разу не сказал Кингсли, что ему нужна помощь. Он ушел, ушел, ушел, и у Кингсли все было прекрасно, прекрасно, прекрасно.

Вот только это было не так. Потому что Сорен пообещал больше никогда не оставлять его. И сделал это.

Обещания, обещания.

Кингсли сделал еще один глоток из бутылки бурбона, слегка кашлянул и откинулся на шезлонг. Он скрестил ноги в лодыжках и наблюдал, как свет от лампочек в бассейне танцевал на потолке. Мужчина не знал, почему все еще держит внизу бассейн. Никто никогда не плавал в нем. Он держал двери запертыми, чтобы никто из его пьяных гостей не оказался тут случайно лицом вниз. Плохой знак, когда единственным у кого был доступ к бассейну, это у чистильщика бассейна. И даже тот не был достаточно привлекательным для Кингсли, чтобы удостоить его вниманием.

Но сегодня он хотел лежать у воды и пить. Тут было спокойно. Бассейн не был большим или глубоким, десять на двадцать футов и четыре фута глубины. Пол был украшен средиземноморской плиткой, и красные, желтые и золотые фрески с севера Италии покрывали стены. Рисунки напоминали ему о небольшой вилле на юге Франции, куда он и его семья уезжали каждый август, когда он был ребенком. Вилла у Средиземного моря. Красивое место, спокойное. Вода, холмы, виноградники.

Жена винодела соблазнила его, когда ему было двадцать два, и прятала его, пока он восстанавливался после первого огнестрельного ранения. У него остались только приятные воспоминания об этом месте. Близость к воде успокаивала его душу. Если у него была душа. Была ли она у него? Неважно была или нет. Он и Бог сейчас не разговаривали друг с другом. И это было замечательно. Кингсли не возражал. О чем вообще они с Богом должны говорить? Единственное, о чем он хотел спросил Бога, это почему Он призвал Сорена к священству. Мог ли Бог сыграть с ним еще более извращенную шутку?

— Тук-тук?

Кингсли вздохнул. Из-за двери послышался мягкий голос Блейз. Он устало махнул рукой, приглашая её войти.

— Его тут нет, — сразу сказал Кингсли.

— Я не его искала, честно, — ответила Блейз.

— Хочешь поплавать?

— И испортить прическу? — Она перебросила свои медово-светлые волосы через плечо. — Нет, я тебя проверяю.

Блейз села на шезлонг рядом с ним. Кингсли осмотрел ее с головы до ног.

— Ты превзошла себя в этом ансамбле, — сказал он. — Ты похожа на… Как же ее звали? Красивая блондинка актриса. Мертвая, с волосами. Ривер? Оушен? Пул?

— Вероника Лейк. Именно этого я и добивалась. Видишь? — Девушка вытянула ногу показывая чулок со швом, который исчезал под юбкой-карандаш. Ее волосы были уложены в стиле «Пикабу» сороковых годов, прикрывая один глаз.

— Почему ты так одеваешься? — поинтересовался он. Каждый день она была в каком-нибудь новом винтажном наряде, который напоминал старый Голливуд.

— К сожалению, миру не хватает гламура. Я хочу быть частью решения, а не частью проблемы. И не все из нас роскошные от природы и цепляют взгляд, как ты, Кингсли, — заявила она, щелкнув его по носу. — Некоторым из нас приходится работать.

— Тебе нравится внимание. Ты та девушка в комнате, которая одевается так, будто забыла, в каком десятилетии она находится.

— Я пытаюсь забыть, в каком десятилетии нахожусь. Девяностым нужно шагать побыстрее. Знаешь, что сейчас носят люди? Намеренно? Фланель. Я видела по MTV.

— Я содрогаюсь.

— Я тоже. Ужасно. Во фланели нет ничего гламурного.

— Ты так одеваешься не для того, чтобы быть гламурной. Ты одеваешься, чтобы тебя запомнили.

— И? Что плохого в том, чтобы тебя запомнили? Даже если кто-то забудет мое имя, они по-прежнему будут помнить девушку в чулках со швом.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть запоминающимся. Кроме тех случаев, когда кто-то пытается тебя забыть.

Блейз вздохнула и положила голову ему на грудь.

— Я знаю, ты подавлен, — сказала она. — Ты всегда такой, когда пьешь.

— Я постоянно пью.

— Ты постоянно подавлен. Я думала, тебе станет лучше, когда объявится твой друг. Кстати, где Сорен?

— Я прогнал его. Он ушел.

— Ну, тогда загони обратно. Он мне нравится.

— Последнее, что нам нужно, это священник, слоняющийся по дому.

Блейз разинула рот.

— Он на самом деле священник? Это была не шутка?

— Если бы.

Блейз так сильно рассмеялась, что шезлонг затрясло.

— Не могу поверить, что играла со священником. Сгораю от нетерпения рассказать…

Быстрее, чем кто-либо из них ожидал, Кингсли перекатился, схватил Блейз и подмял ее под себя. Он схватил оба ее запястья и прижал над ее головой.

— Кинг…

— Заткнись. Быстро. — Он усилил хватку до болезненности. — Никому ни слова о том, что ты что-то делала со священником. Поняла?

Блейз смотрела на него со страхом, настоящим страхом.

— Черт, ладно. Я никому не расскажу.

— Ты никогда не видела меня таким серьезным, не так ли?

Блейз покачала головой: — Нет.

— На то есть причина. Ты никому не расскажешь.

— Хорошо, — прошептала она. — Клянусь.

Кингсли еще несколько секунд удерживал ее, достаточно долго, чтобы заставить нервничать, и достаточно долго, чтобы он возбудился.

— Хорошая девочка. — Он опустил голову и поцеловал ее, прежде чем отпустить.

Мужчина вернулся в свое исходное положение, скрестил ноги в лодыжках и снова посмотрел на танец света на потолке.

Блейз села и посмотрела на него.

— Ты напугал меня до смерти. — Она прижала ладонь к сердцу.

— Хорошо.

— Для того, кто говорит, что не любит Сорена, ты ужасно его опекаешь.

— Люблю или ненавижу, он один из нас. Мы заботимся о своих.

— Я не могу создать ему проблем, понимаешь. Я знаю только его имя.

— На самом