Читать книгу - "Злая игра - Кел Карпентер"

в насквозь промокших кроссовках и вязких носках. Наклонившись, я выключила камеру и извлекла карту памяти, и ударила ногой по верхней часть устройства, когда сделала это.

Честно говоря, можно было обойтись без этого, но я почувствовала себя лучше.

Я сунула карточку в карман и повернулась к Кендалл.

Ее светлые волосы разметались по грязному бетону. Концы были испачканы черным, а ее одежда заляпана грязью, но в остальном она не пострадала.

Я глубоко вдохнула через нос, вдыхая пыль и плесень, которые прилипли к маске. Это было оно. В тот момент, когда я оставила свой след.

— Они причинили боль Мойре, — напомнила мне зверь. Это было все, что ей нужно было сказать, чтобы я схватила девушку за ноги и начала тащить ее внутрь.

День обещал быть долгим, а я только начала.

Небеса разверзлись где-то во второй половине дня, выпустив ливень, из-за которого все, что находилось дальше трех футов, растворилось в небытии. Было приятно побыть в тишине, пока я работала. Я подозревала, что после сегодняшнего все будет по-другому, но я могла бы побеспокоиться об этом завтра.

На данный момент я жаждала мести.

И я тут, для этого.

Мойра сидела рядом со мной на своем любимом барном стуле и наблюдала.

— Пути назад нет. Ты ведь знаешь это, верно? — спросила она меня в семнадцатый раз. Я кивнула головой, поднося кончик тату-машинки к лицу Кендалл.

Она провела почти два месяца, мучая меня за то, в чем не было моей вины. Большинство людей сказали бы, что я должна быть большим человеком. Я не должна отвечать. Просто позвонить копам, и пусть они разбираются с этим.

Но дело вот в чем.

Такие люди, как Кендалл, заботятся о правилах не больше, чем я. У ее семьи полиция в кармане. Она играла со мной в эту игру достаточно долго, чтобы я поняла, что у нее не было намерения добиваться моего ареста. Если бы меня арестовали, то внезапно все это исчезло. Ей больше некого винить, а без кого-то, кого можно бросить под автобус, как она вообще может продолжать изображать из себя жертву?

Простой ответ таков: она не может.

Я нужна ей. Она не смогла бы продолжать преследовать меня, устраивать беспорядки, пытаться повесить на меня смерть или исчезновение, о которых она ничего не знает, если бы я внезапно перестала существовать. Потому что, если бы она действительно что-то знала об этом, ее бы сейчас здесь не было. Она бы сама разорвала все листовки, если бы знала, что с ним на самом деле случилось, потому что никто, даже она, не стала бы рисковать собственной шкурой, если бы поняла, что Всадники сделают с людьми, которые причинят боль мне.

Джош получил то, что заслужил.

И теперь Кендалл тоже.

Я собиралась дать ей все, чего она когда-либо хотела. Я собиралась сделать ее лицо настолько неузнаваемым из-за тщательно растушеванных морщин и искусственно добавленных густых бровей, чтобы люди проявляли к ней жалость и внимание, которых она жаждала долгие годы. Она была бы красивой молодой женщиной двадцати с чем-то лет, потерявшей свое лицо в порочной игре.

Игра правды и лжи.

В эту игру ей следовало играть лучше.

Игра, которую я не собиралась проигрывать.

Не в этот раз.

Морщинки вокруг ее глаз теперь образовывали «гусиные лапки», даже когда она была спокойна. Ее щеки были вялыми и желтоватыми, а лицо усеивали пигментные пятна. Ее брови были сделаны из смеси белого, русого и коричневого оттенков, чтобы не только сочетаться, но и гарантировать, что даже если ей сделают лазерную операцию по их удалению, она никогда не будет полностью свободной. Пока ее кожа не станет по-настоящему старой и морщинистой

Возможно, Джош и погиб от руки Райстена, но миру не мешало бы помнить, что есть наказания похуже смерти. Как демон, выросший среди людей, я изучала их достаточно долго, чтобы узнать их слабости, понять, что движет ими, и в конечном итоге — уничтожит их.

Только я не хотела сжечь мир на земле.

Я просто хотела поквитаться.

Я поставила машинку на стол рядом с нами и промокнула свежие чернила. Некогда юное лицо Кендалл теперь выглядело как у девяностолетней женщины с цельными бровями и тонкими волосками на подбородке в тон. Она сделает все возможное, чтобы удалить это, когда проснется и увидит, что я натворила.

Я наложила бинты на ее лицо так же осторожно, как наложила бы их на любого другого клиента. Я даже попросила Мойру взломать ее машину, чтобы уложить ее в сухое место для сна, пока действие хлороформа не выветрится.

Как это мило с моей стороны.

— Ты можешь помочь мне перенести ее? — Спросила я свою лучшую подругу с зеленой кожей. Дрожь Мойры прекратилась вскоре после того, как я втащила тело внутрь, и подозрительно расчетливая манера поведения банши постепенно вернулась.

— На самом деле я не могу сказать «нет». Мы уже зашли так далеко, — драматично вздохнула она. — Просто чтобы мы были на одной волне: ты сумасшедшая. Я могу кричать и орать, но я никогда не делала ничего подобного.

— Сегодня она переступила черту, и теперь я позабочусь о том, чтобы такая мысль больше никогда не приходила ей в голову. Называй меня сумасшедшей. Называй меня злобной. Мне все равно. Я такая, какая есть, и я больше не собираюсь извиняться. — Я пожала плечами и откинулась на низкую спинку стула. Моя спина издала серию последовательных тресков, и я застонала от облегчения.

Теплые руки обхватили меня за плечи, заключая в крепкие объятия. Я попыталась открыть глаза, но масса темно-зеленых волос заслонила мне зрение.

— Я горжусь тобой, — сказала Мойра в мои волосы. Ее голос был приглушенным и хриплым, в нем, как я подозревала, были слезы, которые она пыталась сдержать. — А теперь пойдем утащим эту сучку, пока она не очнулась.

Впервые за несколько дней я выдавила улыбку. Несмотря на все это, я сделала именно то, что обещала. Я не сломалась. Я не поползла. Я приняла вызов и почти уверена, что только что победила ее в ее собственной игре.

Мы с Мойрой отстранились друг от друга, и я притворилась, что не заметила влаги в ее глазах, пока она незаметно вытирала ее. — Знаешь, я вроде как ненавижу тебя за то, что ты заставляешь меня плакать, — пробормотала она. Я тихонько хихикнула себе под нос.

— Это твой способ сказать, что у тебя заняты руки? — Размышляла я, откатывая поднос,