Читать книгу - "Черный Спутник - Елена Леонидовна Ермолович"

спрятал в нору и обратно заложил камнем. Затем вернулся к догорающему костру, расстелил возле него свой видавший виды армячишко и заснул, поджав к животу ноги.

Рыба плескалась в ведре, костёр дымил, затухая, и Море снились сны – Матрёна в очках и с напудренными волосами, госпожа Шкварня с дрыном и загадочное баронское поместье Вартенберг, во сне похожее на подмосковную Коломну.

Мора проснулся. День уже клонился к закату. «Здоров же я спать!» – похвалил он себя. Костёр давно остыл, Мора подхватил удочки, ведёрко с рыбой и поднялся на плотину, чтобы идти домой.

На плотине встречали его поручик Булгаков, довольный, как сытый кот, и два солдата.

– Что случилось, ваше благородие? Хозяин зовёт меня? – развязно спросил поручика Мора.

– Твой хозяин зовёт разве что пастора для причастия. – упоённо отвечал поручик. – Старый чёрт два часа как свалился с горячкой, и врач говорит, что не дожить ему и до утра. Считай, что наша с тобою светлость уже покойник.

– И вы, капитан-поручик, решили отлупить слугу его светлости, раз уж теперь некому вступиться? – догадался Мора.

– Что ты, это так дёшево! – серебристо рассмеялся поручик. – Я скажу, что ты напал на меня, и вот два свидетеля, – кивнул он на солдат, – и ты вернёшься в острог. Теперь уже навсегда, и некому станет выкупить твою свободу. А в остроге ты своё получишь, не беспокойся.

Мора бережно поставил ведёрко с рыбой на землю.

– Как же я напал на вас, господин капитан-поручик?

Поручик раскрыл было рот, чтобы рассказать, как – и внезапно стремительная сила подхватила его и увлекла. Солдаты ничему не успели помешать – где им было тягаться с питомцем кёнигсбергского чрева? Мора за шкирку подтащил поручика к тому краю плотины, где низвергалась вода, и с ускорением метнул в бурные воды – только подошвы мелькнули. Затем повернулся к застывшим в недоумении солдатам.

– Вяжите, православные! Утопил я начальничка вашего!

– Врёшь, живой он! – один из солдат осторожно глянул вниз и расцвёл – поручик, мокрый и грязный, но вполне живой, лез из воды.

– Значит, не буду я повешен, – вздохнул сокрушённо Мора.

Он собрался было удрать, но понял, что бежать ему некуда, как тому графу – всё рухнуло. Да и не хотелось бежать ему, а хотелось – лечь и сдохнуть.

«Bien recueilli, débouté de chacun» – вот что вертелось в памяти у Моры, когда, избитого батогами, вносили его в барак, и Шило бросился к нему с криком:

– Кормилец!

– Ещё скажи – отец родной, – тихо отозвался Мора.

Ещё месяц Мора пролежал, обложенный бодягой и какими-то ещё припарками, а Фома с Шилом с почтением за ним ухаживали – лично, не допуская до такого дела шнырей. В первый же день Мора поднялся и сам дошёл до параши – но обратно его тащили всё-таки товарищи.

Капрал Медянкин перед раздачей батогов сказал даже с каким-то сочувствием:

– Говорил я тебе, Мора Михай, не лезь к его светлости – а не то обратно вернёшься. Но ты же умный, ты же не послушал…

Мора лежал целыми днями – то на животе, то на боку – и размышлял, зря он дал себя поймать или не зря. По всему выходило – зря, и он, Мора, дурак. Ещё думал о том, наврал ли ему поручик, что старый князь помер. По всему выходило, что и верно, помер. Князь был древний дед, лет ему было, наверное, все шестьдесят, и неудивительно, что в таком возрасте человек вдруг взял и помер. Море было обидно – ведь все его честолюбивые замыслы умерли тоже. Но оставался тайник в плотине, а в Москве – Матрёна, и срок у Моры – всего-то два года. Что делать потом? Расписки подделывать да недорослей в карты надувать, и никакой тебе тофаны, никакой Вены, никакого баронства Вартенберг. Баронство делят уже с высунутыми от усердия языками молодые князья…

Когда Мора смог впервые выйти погулять, лежал снег. Мора шёл по загаженному двору острога, и Шило бережно поддерживал его под локоток.

– Не споткнись, кормилец.

Этот «кормилец» раздражал Мору бесконечно, хоть и не был со стороны товарищей издевательством. Скорее, данью благодарности – столько месяцев Мора жертвовал часть своего жалованья друзьям-арестантам. И старый князь был бы приятно удивлен на своём пушистом облаке для важных господ – у каторжников тоже существовал свой долг чести. Впрочем, бывший заключенный кёнигсбергской тюрьмы, кажется, всё-таки это знал.

– Мора Михай! – окликнул цыгана караульный.

– Здесь, начальник, – отозвался Мора.

– В караульню, к капралу! Человек к тебе!

Мора поплёлся за солдатом, гадая, что там за человек. Мысли в голову лезли самые разнообразные.

В караульне Мору поджидали бессменный капрал Медянкин – как всегда, навеселе – и псарь Готлиб.

– Здравствуй, Мора, – по-немецки поздоровался Готлиб.

– Он по-русски не говорит, только по-своему, – пояснил капралу Мора и ответил Готлибу: – Привет, если не шутишь.

– Я понимаю его, разговаривай, – добродушно отмахнулся капрал. – Думаешь, он со мной по-другому говорил? Воркуйте, голуби, мне тренировка нужна – я немецкий язык изучаю.

– Поручик врал, что ты повешен, – сказал Готлиб, с интересом вглядываясь в Мору. – Ну и рожа у тебя, оказывается!

– Так натюрель! Видишь, не повешен, даже уши сохранил, отделался батогами.

– Скажи за это спасибо полицмейстеру. Хозяин дружен с ним и просил за тебя.

– Князь не помер? – обрадовался Мора.

– Собрался было помирать – наш доктор каждый день говорил, что он не доживёт до утра. Пастор, болтун толстый, не выходил из хозяйских покоев. И кровь пускали, и пиявок прикладывали – горячка, всё без толку. Из столицы приезжал личный лекарь её величества…

– Господин Лесток?

– Тот Лесток давно сослан, нет, другой приезжал. Он-то и выходил больного – но месяц с ним возился, не меньше. Личный врач её величества – в городе знатная была ажитация…

– Старая любовь не ржавеет, – усмехнулся Мора.

– Поаккуратнее, – нараспев напомнил капрал. – Оскорбление величества! Или ещё батогов захотел?

– Тогда дружба, ваше благородие, старая дружба.

– То-то же!

– И что князь сейчас? – спросил у Готлиба Мора. – Здоров и охотится?

– Куда ему охотиться, – ответствовал Готлиб. – Лежит в постели с тряпкой на лбу, пишет мемуары с названием – «Семьдесят интересных лет». Велел рассказать ему, как я тебя навестил.

Мора приободрился, но виду не подал, спросил:

– А как поручик? Всё зверствует?

– Более не может. Продулся в карты полицмейстеру и теперь как воск в его руках. А полицмейстер – лучший друг нашего хозяина и тоже должен ему выше крыши. Так что солдаты стоят у нас теперь только на крыльце, да и то не всегда. Наивный поручик,