Читать книгу - "Его другая семья - Полина Рей"

я испугалась, как бы он опять себя не довёл до предобморочного состояния. Потому предпочла перевести разговор в деловое русло:

– Это всё уже не так важно. Мать Амира и Алекса мертва, но нам нужно придумать, что делать с вашим сыном, чтобы он не натворил бед.

Асатиани снова отпил воды и посмотрел на меня так, словно глядел сквозь.

– Будем придерживаться изначального плана. Только немного перекроим события, поставив их задом наперёд. Уже завтра поедем к юристам и оформим часть бизнеса и недвижимости на тебя, Карина. Ты ведь всё равно рано или поздно станешь матерью моего внука.

Я кивнула, соглашаясь на то, что, возможно, встанет мне боком.

– Так что там с вашей женой, Давид? Вроде бы ей ещё рано рожать, – окончательно увела я тему от Амира и его мести.

С нею мы разберёмся потом, ведь может статься, что сын Асатиани рассчитывает на то, что Давид начнёт всеми правдами и неправдами хвататься за бизнес, которого может лишиться, и пойдёт на любые условия Амира. Но это не так.

– Она в дородовом. Твой муж рядом с нею. Они уже почти не скрываются, Карина, – пожал он плечами. – И у нас с тобой задача немного усложняется – нужно успеть отдать тебе всё до того, как Эмма родит. Иначе ребёнка запишут на меня и я погрязну в судах, чтобы доказать, что он не мой.

Он немного поковырялся в том, что поставил перед Давидом официант, после чего отодвинул от себя блюдо. Мне тоже совершенно не хотелось есть. Я плохо представляла, что хоть кусочек могу проглотить, если даже заставлю себя положить его в рот.

– Завтра начинаем действовать, Карина, – уверенно сказал Асатиани, на что я не менее уверенно кивнула.

Утром, когда я собиралась на работу, домой вернулся Тим. Он просто зашёл в квартиру и, просто поздоровавшись со мной, устроился на кухне. На мой вопросительный взгляд сказал скупо и сухо:

– Садись, есть разговор.

Опасаясь, что он может поведать мне про Эмму, потому что я пока не знала, как стоит реагировать на признание, если оно вдруг состоится, я присела напротив.

Нас уже ничего не держало вместе, и сейчас Соловков даже притворяться не собирался, что у нас всё плохо настолько, что браку конец.

– Карина, я много думал над тем, что у нас с тобой произошло, – начал он издалека. – И мне категорически не нравится, куда свернула наша семейная жизнь.

Я слушала со всем вниманием и тщанием, на которые была способна. Пусть говорит, что у него на душе, ну или где там еще. Я с интересом окунусь в хитросплетение Тимофеевских мыслей.

– Мы стали далёкими людьми, Карина. И я считаю, что нам нужно что-то с этим делать. Поэтому предлагаю разъехаться и пожить врозь.

Соловков произнёс это уверенно и чётко. Было понятно, что муж готовился к разговору. Где он был всё то время, что отсутствовал дома? Рядом со своей драгоценной Эммой, беременность которой сохраняли, чтобы их с Тимми ребёнок не родился раньше времени?

– То украшение, которое ты нашла… оно действительно было не для тебя. Поэтому прошу его мне вернуть, а потом подумаем о том, как нам провести ближайшие месяц-полтора. Где буду жить я, где ты. И к каким выводам мы в итоге должны будем прийти.

Злость на мужа от того, что он говорил со мной спокойным тоном, словно с несмышлёным ребёнком, которому раздельно и тихо указывают, где он оплошал, запылала у меня в душе. И я, решив, что сейчас не стану играть никаких театральных постановок, ответила, почти не соврав:

– Я сдала украшение обратно в ювелирку, Тим. И раздала эти деньги людям, у которых брала в долг на ЭКО. Так что придётся покупать подарок любовнице ещё раз. Или кому ты там так расщедрился на презент?

Соловков сначала побелел до пепельного оттенка, а потом глаза его недобро сверкнули. Показалось, что еще секунда, и Тимофей протянет руку, чтобы сжать моё горло пальцами. Но он всё же сдержался и надтреснуто рассмеялся.

– Любовнице? Господи, Карина, какие глупости! Если у нас всё плохо в браке, это вовсе не значит, что я завёл другую!

Покачав головой, Тим прикрыл глаза и устало сжал переносицу пальцами. Понятное дело, признаний я и не ждала. Если ему нужно продержаться до момента, когда Асатиани отойдёт в мир иной, последнее, что станет делать Соловков – рассказывать про свою шлюху-Эмму.

– Хорошо, – ответила я. – Кому бы украшение ни предназначалось, я его уже сдала обратно. А насчёт переезда идея здравая. Раз уж мы далеки с тобой, то, наверное, нам вообще есть смысл развестись.

Это был незапланированный разговор, и слова, которые говорила, толком обдумать я не успела. Но и смысла в том, чтобы играть в семейную жизнь, уже не видела. А Давид меня поймёт – даже если всё случится не так, как он предполагал, – плевать. Главное, чтобы я забеременела его внуком в ближайшее время.

– Нет, Кариш… Я не хочу с тобой разводиться! – откликнулся Тимофей, мгновенно перестав злиться.

Даже усталость – и та сошла с его лица, когда он вскочил и воздел руки к небесам.

– Я очень хочу спасти наш брак. И поэтому предлагаю на время разбежаться. Соскучимся друг по другу, и у нас снова будет медовый месяц.

Он улыбнулся мне, на что я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Всё, похоже, просто. Соловков не станет торопиться, чтобы от меня уйти, потому что бросится подготавливать для этого почву. Зачем ему делиться с никчёмной женой, которая зарабатывает мало?

Нет… он наверняка придумает, как меня облапошить, а для этого нужно время.

– Хорошо, – кивнула в ответ. – Тогда, раз ты это предлагаешь, давай сделаем так. Ты съедешь из нашей квартиры, раз уж бываешь чаще в командировках, чем дома. А я останусь здесь. Возьмем паузу в пару недель, а потом сядем и поговорим.

Слова мои Соловкову не понравились. Хоть он и старался этого не показать, но я видела по его глазам, какова реакция на сказанное мною. Наверняка мысленно сокрушался, что его жена, с которой он не считался и считаться не собирался, вдруг стала диктовать условия.

– Окей, без проблем, – вскинул он руки. – Соберу вещи и уеду. Но помни – разводиться с тобой я не хочу.

Он удалился в комнату, видимо, чтобы упаковать свои рубашки и трусы. Я прислушалась к себе и поняла, что не испытываю ничего кроме облегчения от понимания, что Тимми пока пропадёт из поля моего зрения.

Что мне не придётся врать, улыбаться