Читать книгу - "Сильверсмит - Л. Дж. Кларен"

— Я люблю тебя, Ариэлла, — желудок скрутило, потому что, несмотря на слова, причиняющие ему боль, его нежность не угасла. — Я любил тебя с того момента, как ты вошла в мою кузницу, с того самого… — он выдохнул, и этот вздох, разрывающийся от слез, распахнул мою грудную клетку. — Я любил тебя с той самой минуты, как впервые увидел, и не перестану.

Он отвернулся и остановился в дверях, достал из кармана свернутую бумажку, видно, многократно сложенную и потрепанную.

— Даймонд знает все. Если потребуется больше объяснений, он даст тебе их, — он положил лист на стул у двери. — Прочти это, прежде чем пойдешь к Пещерам, — кадык дернулся. — И, Элла? — он встретил мой взгляд, в его темных глазах смешались ярость и мольба. — Не позволяй этому миру отобрать у тебя еще хоть что-то.

Дверь захлопнулась за ним, он ушел.

Я уткнулась лицом в ладони и выплакала те слабые, болезненные всхлипы, на которые было способно мое израненное тело. Я хотела кричать. Хотела смыть все и спалить всех, пока в этой бесплодной пустыне не останется только правда.

Но ощущала только опустошение.

Глава 36

Ариэлла

Прошла неделя, прежде чем я смогла хоть как-то подняться с постели. Какая бы сила ни удержала меня от смерти, на исцеление у нее уже не осталось мощи, все шло мучительно медленно. Оказалось, что когда тебя потрошат и швыряют с высоты в каменистую расщелину, это сильно выбивает из колеи. Даже если ты человек, отмеченный благословением богов.

Наступил ледяной месяц Невелин, начался новый год. Гэвин так и не вернулся, и это ранило сильнее, чем хотелось бы признать. Я позволила ненависти питать мою ярость вместо того, чтобы погружаться в уныние. В те дни, когда он ушел, я ухватилась за свою горечь как за спасение. Если дать злости настояться, она начнет очернять все хорошее в тебе.

Но с ней дни проходили легче. Злость не была направлена на кого-то конкретного, она просто была. После всего, что я узнала, я не могла решить, кого винить, если не всех сразу.

Хотя я злилась на Даймонда за его причастность ко всему этому, я позволила ему заботиться обо мне… молча. В ответ он позволил мне быть злой. В хижине была одна спальня, но у очага стоял светло-голубой диван, где он спал. Маленькая ванная, крохотная кухня — там он готовил для нас. Он сопровождал меня во время моих медленных, болезненных прогулок по пляжу залива Виндкрест. Самые мерзкие взгляды, какие я могла изобразить, не отпугнули его с моей стороны, и за это я была тайно благодарна. Я боялась, как глубоко могу уйти в себя, если останусь одна.

Хижина пряталась южнее Бриннеи, за густой линией деревьев, у небольшой бухты. Утесы были достаточно высоки, чтобы из окна я не видела ни клочка города. И за это я тоже была благодарна. Переживать все оказалось проще, когда половину времени можно было притворяться, будто у меня нет никаких обязанностей за пределами этой хижины. После того как меня обманули все, кому я доверяла, я не чувствовала вины за то, что лгала самой себе ради того, чтобы выжить. Хоть ненадолго.

Если сам Симеон посчитал нужным удерживать меня от моего народа, моей жизни и моего долга более четырехсот лет, думаю, они смогут подождать еще немного свою кукольную королеву.

Я думала о Гэвине гораздо чаще, чем хотела бы, но его след во мне был слишком глубок, чтобы его игнорировать. Я видела, ощущала, слышала его повсюду — в тепле и безопасности своей постели, в ледяных порывах ветра с моря, в успокаивающем шорохе волн, в серости неба и в жаре солнца. Иногда воспоминания о нем заставляли меня кричать и плакать. Иногда — только воспоминания о его защитном тепле рядом могли утешить и позволить уснуть.

Даймонд рассказал, когда он принес меня сюда, и пока я не очнулась, Гэвин не ел, не спал — только пил воду, которую Даймонд буквально вливал в него силой, и сидел у моей кровати, просто ждал. Лишь когда я начала приходить в себя, Даймонд убедил его ненадолго выйти, чтобы я не испытала шок, увидев первым именно его.

Мы не говорили о нем после этого — ни я, ни Даймонд. До тех пор, пока три недели спустя Гэвин не прислал мне небольшой подарок.

Тем утром Даймонд предупредил, что ему нужно съездить в Бриннею, и что он вернется к ужину.

Когда он окликнул меня снаружи, я поднялась после дневного сна, без которого мое тело пока не могло обойтись, и на мгновение задержала взгляд на двух серебряных кольцах на прикроватном столике. Я привыкла притворяться, что их не существует. Сегодняшний день не был исключением.

Я вышла наружу без особого энтузиазма. Обмотав плечи и шею пушистым оливково-зеленым пледом, я остановилась, когда увидела Даймонда, держащего веревку. На ее конце сидел какой-то серебристо-мохнатый, почти радужный, детеныш дикого кота.

У меня отвисла челюсть.

— Серьезно? — пробормотала я, уже зная, от кого этот подарок. — Он, черт побери, серьезно?

По тому, как кошка неуклюже путалась в песке своими непропорционально огромными лапами, я поняла — до взрослого состояния ей далеко. Я видела только рисунки больших кошек — львов, тигров, ягуаров — и она походила понемногу на всех, и одновременно ни на одну из них. Длинная, гибкая, с массивной головой и сильной челюстью, как у тигра. Глаза были глубокими, завораживающими, фиолетовыми. Между и за ушами пробивалась зачаточная грива. Чем дольше я смотрела, тем сильнее меня завораживала игра ее меха: он словно жил своей жизнью — текучий, серебристый, переливался, как расплавленный металл, ловя и отражая все цвета мира вокруг.

— Что это за тварь? — спросила я хрипло.

— Ее называют умбра, — ответил Даймонд. — Невероятно редкая порода. Честно говоря, я думал, они вымерли, — он склонил голову к зверьку. — Говорят, они неестественно умны и преданны. Защитники по натуре. И агрессивны, но… она еще мала, большого вреда не нанесет. Пока что.

— Кто тебе это сказал? — буркнула я, не в силах оторваться от ее огромных, густо опушенных серебряных лап — казалось, они больше моего лица.

Даймонд протянул мне записку и бросил выразительный взгляд. Я выхватила бумагу из его рук, но упрямо не отвела глаз. Он кивнул на серебристого зверенка.

— Ты должна суметь найти с ней общий язык. Такой, какой не найдет никто другой.

Я переменила позу. Солтум, восьмой из наших богов. Бог животных. О нем я почти никогда не думала. Из