Читать книгу - "Соленый ветер Ле Баркарес - Мила Дуглас"

«не за что». Просто кивок. Признание услышанного.

Этьен тихо произнес:

– Спи… Аннет.

И ушел внутрь, в свою половину, растворяясь в привычной темноте. Манки последовал за ним, бросив на меня последний взгляд – на этот раз почти одобрительный.

Я осталась на террасе. Слово «спи» снова висело в воздухе. Сегодня оно звучало… по-другому. Менее приказом. Более… ритуалом. Концом этого странного дня, где слезы на песке сменились красками на мольберте, а раздражение – тихим разговором под звездами. Я посмотрела на темное море. Страх никуда не делся. Он дремал где-то внутри. Но сегодня он не правил бал. Сегодня правили светящиеся рыбы на экране, терпкое вино на языке и короткое, как выдох, «спи» человека, который недолюбливал слабость, но почему-то все равно принес краски.

Глава 8: Кофе без обязательств

Ранним утром, зная его час подъема (я научилась различать скрип его кровати сквозь стены), я прокралась на кухню. Сварила кофе – крепкий, черный, без сахара, как он всегда пил. Поставила чашку на его половину кухонного стола – на самой границе, проведенной невидимой линией по плитке. Рядом – два миндальных печенья из моей тайной заначки. Ни записки. Ни улыбки. Просто факт. Кофе. Печенье. Существую. Не сдаюсь.

Я притаилась за дверью в гостиной, слушая. Его шаги. Пауза. Я представила, как он останавливается у стола, видит чашку. Его взгляд – удивленный? Раздраженный? Безразличный? Тишина затянулась. Потом – звук выдвигаемого стула. Скрип. Глоток. Еще один. Потом – хруст печенья. Один. Другой. Сердце бешено колотилось от тихого наблюдения.

Потом шаги к раковине. Звук льющейся воды. Скрежет губки о керамику. Он мыл кружку. Тщательно. Вытирал. Ставил на его полку. Шаги к выходу. Я выглянула, затаив дыхание. Он стоял у двери. Его взгляд встретился с моим – я не успела отпрянуть. В его глазах не было ни гнева, ни благодарности.

Совершенно ровным голосом, без интонации, глядя куда-то мимо моего плеча, Этьен произнес:

– Вкусно.

Одно слово. Как камень, брошенный в пруд молчания. Круги пошли. Он повернулся, открыл дверь.

Я торопливо, ловя момент, пока дверь не захлопнулась, выкрикнула:

– Это просто кофе. Без обязательств.

Он не обернулся. Не ответил. Просто вышел. Дверь закрылась с мягким щелчком. Я осталась стоять посреди кухни, вдыхая запах кофе и его незримого присутствия. «Вкусно». Это было что-то. Маленькая трещина в стене? Или просто вежливость перед уходом?

Манки, оставшийся дома, скулил у входной двери, царапая дверь когтями. Потом подошел ко мне, сел рядом, уставился своими умными глазами. Взгляд был вопрошающим, немного упрекающим:

– Ну, что теперь?

Я осторожно протянула руку, ладонью вверх.

– Привет, рыжик. Один остался?

Он насторожился. Уши прижались. Он медленно, с недоверием, потянулся носом к моей ладони. Обнюхал. Тщательно. Секунду. Две. Потом фыркнул – не рычание, а скорее разочарованное «фу». Отвернулся и ушел на свое место у двери Этьена, улегся, положил морду на лапы, продолжая смотреть на меня. Не подошел. Но и не ушел совсем. Как его хозяин. Присутствует. Наблюдает. Ждет.

Этьен вернулся раньше обычного. Запах бензина и пыли витал вокруг него. Я сидела на террасе с планшетом, пытаясь поймать не морскую бездну, а игру света на листьях олеандра. Он прошел на кухню. Через минуту вышел – с двумя кружками кофе. Поставил одну на столик рядом со мной. Без слов. Сел в соседнее кресло. Молчал. Пил кофе. Смотрел не на море, а куда-то в сторону города. Его профиль был резок на фоне заката, но в линии плеч читалась какая-то нехарактерная усталость, а не привычная отстраненность.

Вдруг, не глядя на меня, Этьен нарушил нашу тишину:

– В старом порту… раньше лодки красили в синий и красный. Яхты богачей – в белый. Как сахар.

Глоток кофе.

– Рыбаки говорили, цвет влияет на улов. Глупость!

Еще пауза. Он повернул голову, его взгляд скользнул по моему лицу, по планшету, задержался на моих пальцах, все еще слегка дрожащих от недавнего волнения.

– Хочешь сейчас увидеть Перпиньян6? На мотоцикле. Манки дома останется.

Я чуть не выронила планшет. Перпиньян? Мотоцикл? Он предлагает? Я уставилась на него, пытаясь прочесть подвох на его лице. Ничего. Только привычная сдержанность и… вызов? Или просто рассказах о плане на день? Что заставило его сделать этот шаг? Мой кофе? Упрямство? Или что-то еще, спрятанное за этой непроницаемой маской?

Мой голос чуть дрогнул от неожиданности:

– На… на мотоцикле? Я… никогда не ездила.

Он медленно поднял бровь. Уголки губ дрогнули в едва уловимой, знакомой усмешке. Но в его глазах, когда он на мгновение встретился с моими, не было прежней колючей насмешки.

Этьен медленно произнес:

– Боишься?

Вопрос висел в воздухе, нагруженный всем нашим прошлым – морем, паникой, слезами, его обвинением в слабости. Он не ждал ответа. Сам ответил, глядя куда-то поверх моей головы, голосом, в котором вдруг прозвучала какая-то странная, почти нежная усталость:

– Ты же всего боишься. Слишком… девочка.

«Девочка». Опять. Но на этот раз… не колючее, как раньше. Правило с оттенком… чего? Принятия? Я почувствовала, как по щекам разливается жар обиды и желания доказать. Готова была огрызнуться. Но он повернул ко мне лицо. Взгляд был не насмешливый. Глубокий. Прямой. И слова, которые он произнес дальше, срезали все возражения на корню, ударив прямо в солнечное сплетение:

– Но когда ты не так трясешься… Ты как рассвет после долгой ночи. Редкий.

Тишина. Гул моря исчез. Цикады замолчали. В ушах звенело. Как рассвет. Этьен назвал меня рассветом? Не нелепой помехой, не плаксой, а… тем, что прогоняет тьму. Словно мамино пожелание, наконец-то услышанное кем-то кроме меня, обрело плоть в его хрипловатом голосе. Рассвет. Редкий. Сердце замерло, потом рванулось в бешеной скачке, стуча в висках, в горле, везде. Я не могла дышать. Не могла отвести взгляд от его глаз – серых, как море перед штормом, и таких же нечитаемых, но вдруг… при открывших что-то. Что-то глубокое и неожиданно уязвимое.

– Мама, – пронеслось в голове хаотично, – видишь это? Он увидел это во мне? Тот огонек, о котором ты говорила?

Этьен Дюран, угрюмый отшельник, только что назвал меня… рассветом. Мир перевернулся.

Я уже точно не могла бояться и отказать Этьену, мой голос предательски дрогнул:

– Я… Я поеду.

Перпиньян встретил нас шумом, красками, южным солнцем, кидающим многочисленные солнечные лучи на камни мостовой. Я сидела сзади, обхватив Этьена за талию, в чужом шлеме, слишком большом, гудящем ветром. Страх? Да. Отчаянный. От скорости, от незнакомых поворотов, от близости его спины под тонкой тканью