Читать книгу - "Запрещенные слова. Том 2 - Айя Субботина"

господи? Он правда что ли думал, что после всего я могу звонить ему по аким-то личным вопросам?!

Оля медленно, но все-таки поднимает голову, наблюдая за моими попытками с кривой, ядовитой усмешкой. Достаточное время, чтобы я успела быстро оценить «обстановку» у нее на лице - поплывший плотный макияж, конечно, выглядит просто ужасно, но синяков и кровоподтеков под ним как будто нет.

— Что, - интересуется с издевкой, - звонишь в дурку? Собираешься сдать за благодарственную грамоту от государства и значок ударницы по соблюдению общественного порядка?

Вместо ответа кладу телефон на стол экраном вверх. Снова набираю номер Резника. Включаю громкую связь. И мы обе несколько минут слушаем унизительную, короткую трель. Я хочу увидеть ее реакцию, но Оля успевает опустить голову. Впрочем, и ее дрожащих тонких пальцев достаточно для того, чтобы я плюс-минус убедилась в своих выводах - на нее Резнику тоже плевать.

— Кому мне позвонить, Оля? - спрашиваю спокойным миролюбивым тоном. Сидеть с ней вот так мне вообще не интересно - даже у моего человеколюбия есть предел. Но оставлять ее одну без присмотра в таком состоянии, тоже не хочу. - Тебе нужна помощь.

Она дергает плечом, как будто сбрасывая с себя невидимую руку. Рассматривает бургер.

И вдруг, с какой-то звериной, отчаянной жадностью, впивается в него зубами. Ест быстро, неаккуратно, роняя на стол крошки и листья салата. Как будто не ела несколько дней. В перерыве без спроса хватает мою чашку с чаем и делает несколько глотков.

Я наблюдаю за этим со странной смесью брезгливости и сочувствия.

Вспоминаю Юлю.

У Резника «удивительная способность» разрушать всех женщин, которым не повезло оказаться рядом.

В который раз благодарю себя за то, что успела вовремя спрыгнуть с этого поезда, отделавшись только легким испугом.

— Зачем ты здесь сидишь? - Оля вытирает губы тыльной стороной ладони. Я в ответ протягиваю салфетку, которую она тут же комкает и демонстративно сталкивает локтем на пол. На обезображенном размазанным тональным кремом и белёсыми пятнами консилера лице, проступает ехидство. - Ждешь, что я расплачусь от благодарности? Зря.

— Жду что ты перестанешь вести себя как маленькая, возьмешь себя в руки и мы вместе решим, с кем тебе нужно поговорить о случившемся. - Поддаваться на ее провокации не собираюсь. Тем более, что после словесного демарша Вольской, Олины попытки огрызаться выглядят максимально наивно.

— Боже, какая благородная цель. Сейчас обосрусь розовыми единорогами! - кричит она, и несколько человек за соседними столиками оборачивают головы в нашу сторону. - Может, еще и мораль мне прочтешь? Ну, знаешь, о правде жизни и все такое? Знаешь что? Да пошла ты!

Она пытается одновременно встать и показать мне оттопыренные средние пальцы, но ее немилосердно шатает. С треком провалив еще одну попытку, Оля сдается - садится на стул и громко припечатывает столешницу ладонями, снова привлекая к нам ненужное внимание.

— Я сама со всем справлюсь, - шипит и кривится. - Вали, поняла? А то вдруг не сдержусь и блевану.

Даю себе еще пять минут терпения, потому что, хоть ее детский спектакль меня вообще никак не задевает, смотреть его и дальше у меня тоже нет никакого желания.

— Справишься? - Я укладываю руки на стол, рассматриваю ее с видом ученого, которому попался далеко не самый интересный экспонат. - Хорошо. Давай я расскажу тебе, как ты «справишься». Я уеду, ты посидишь тут еще может быть… час или два, а потом они закроются, попросят тебя на выход и тебе придется идти на улицу - в дождь и ветер. Денег, я так понимаю, у тебя нет. Могу поспорить, что и заряд на телефоне тоже заканчивается. Ты не в себе. Что дальше?

Она громко сопит, глядя на меня с нескрываемой ненавистью. Но все равно - какой-то детской, как будто весь сыр-бор из-за какой-то игрушки.

— А дальше, - продолжаю я, и каждое мое слово - как маленький, холодный камешек, который я бросаю в ее капризы, - к тебе, скорее всего, подойдет полиция. Учитывая твое состояние - загребут в отделение до выяснения личности. И на тебе на всю жизнь останется клеймо «девушки, которую подбирали бухую». И это, поверь, будет еще в лучшем случае. В худшем - к тебе подойдут не_полицейские, а какие-нибудь «добрые самаритяне». Предложат «помочь» и «помогут» даже если откажешься. Потом ты очнешься где-нибудь в подворотне. Без телефона, без сумки и, если повезет, без синяков. Хочешь проверить?

Черты ее лица вытягиваются - пытается держать себя в руках, но вместо этого только еще больше выпячивает накатившую панику. Как будто только сейчас поняла, какие последствия могут быть у ее малолетнего протеста.

Я поднимаюсь, достаю из сумки еще пару купюр, кладу их на стол перед ней - хватит на такси в любой конец города.

— Подумай об этом, ладно?

К выходу иду не оборачиваясь. Чувствую легкий укор совести, но не слишком сильный, чтобы развернуться и продолжить потакать ее капризам.

Слышу за спиной скрип стула. Сбивчивое дыхание и быстрые, неуверенные шаги.

Она догоняет меня уже у самой двери. Хватает за рукав пальто.

— Стой.

Я оборачиваюсь - Оля смотрит в пол.

— Мне… некуда идти, - говорит шепотом. Обычным человеческим шепотом, без понтов.

— А как же медицинский? - спрашиваю без всякого сарказма. Она же вроде бы поступила должна жить или на съемной квартире или в общежитии на крайний случай. - Ты же, вроде, поступала.

Она поднимает на меня опухший покрасневший взгляд. Нижняя губа начинает так сильно дрожать, что отчаявшись с ней справиться, Оля ее прикусывает - безжалостно, как будто почти до крови.

— Это была просто… отмазка, - снова дергает плечом - и тут же ссутуливается. - Чтобы видеться с ним.

С кем «с ним» на этом этапе уже абсолютно понятно.

Воспринимаю этот маленький факт резниковой биографии как само собой разумеющееся: он трахал меня - и трахал ее, а потом трахал ее - и Юлю. В данном случае, Оле повезло быть хотя бы константой.

Озвучивать это вслух я, разумеется, не собираюсь.

— Снял мне квартиру рядом с университетом. Приезжал, когда хотел.

— Понятно, - киваю.

Углубляться в подробности их романа ни капли не интересно. Если бы она хотела рассказать - ок, но спрашивать сама - чур меня.

— Что - даже ничего не скажешь? - Оля шмыгает носом.

— А должна?

— Ну…

Ей не хватает смелости озвучить вслух