Читать книгу - "Югославия в огне - Ольга Ивановна Обухова"

в духовном плане. Люди живут без священников, без пастырей, хотя тяга к нашей церкви огромная. Именно к нашей – сербское православие стало чужим для тамошних жителей, поскольку они осознали, что живут на территории Независимого государства Хорватия, и им нужно существовать в соответствии с его законами. И мне захотелось попробовать – послужить этим людям, послужить нашей церкви и в конечном счете Христу. Наверное, я сумбурно выражаюсь…

– Отчасти. – Тонкие пальцы Гермогена поглаживали навершие его посоха. – Мы уже посылали туда наших священников. И столкнулись с тамошними фанатиками из числа сербов. И с мусульманами, которым христианский прозелитизм совсем не по нраву. Что заставляет вас думать, что у вас может получиться лучше?

– Разговоры с прихожанами. Я наводил справки, я получал письма оттуда. Вот. – Ковалев выложил на полированный стол владыки несколько засаленных конвертов. – Письма живущих там людей с приглашением приехать к ним, с выражением надежды, что Господь их не оставит.

Гермоген бросил недоверчивый взгляд на письма, не притрагиваясь к ним руками.

– Это может быть ловушкой. Коммунистические партизаны дьявольски хитры.

– Такая мысль тоже посетила меня. И я обратился в усташскую Надзорную службу с просьбой проверить. Векослав Данич около месяца занимался этим и недавно заверил меня, что все в порядке. Он оговорился, разумеется, что не может ничего гарантировать в будущем, поскольку партизаны действительно очень коварны и постоянно совершают свои вылазки.

– Данич умный человек. И дотошный. Что ж, раз он так сказал…

– Решающим будет ваше мнение, владыка!

По лицу Гермогена пробежала тень.

– Мое мнение в течение последних двадцати лет вообще никого не интересовало. Даже когда я просил Верховного правителя Юга России генерала Деникина назначить меня главой Ростовской епархии, которая была обещана мне за четыре года до этого, и которую я все эти четыре года смиренно ждал, мои слова были оставлены без внимания. Хотя Антону Ивановичу это ничего не стоило, и он все равно через год сам сбежал в Англию. Укрывшись от большевиков на Афонской горе, я снова безуспешно ждал назначения, и, словно в насмешку, получил сан архиепископа Екатеринославского, когда Екатеринослав был уже переименован в Днепропетровск в честь человека, который подписал директиву о Красном терроре и приговор Фанни Каплан и не задумываясь подписал бы и мне, окажись я в его власти. Даже к 50-летнему юбилею моего священства мне не позволили стать митрополитом казачьих войск, хотя я по своему происхождению – исконный казак из станицы Нагавской области Войска Донского. Так я и жил без дела и без епархии, пока меня не сплавили, как ненужную мебель, в монастырь – причем в женский! Какое уж тут мое мнение…

– Но сейчас вы – предстоятель великой новой церкви, которая растет буквально на наших глазах, и я был бы горд, если бы вы позволили мне внести посильную лепту в ее рост и расширение на новых землях.

Гермоген застыл в своем резном кресле. Слышно было лишь мерное тиканье старинных часов в высоком резном деревянном корпусе – еще одно свидетельство того, что в доме когда-то жил видный австрийский императорский чиновник или дворянин.

– Разрешаю вам отбыть в Приедор на один месяц. Потом по итогам вашей работы решим, как поступить дальше.

– Благодарю, владыка! – Ковалев с чувством приложился к протянутой ему длани митрополита.

– Я буду молиться за вашу удачную поездку.

Ковалев повернулся, чтобы уйти, когда Гермоген вдруг спросил:

– Вы ведь окончили Архангельское духовное училище?

– Да.

– А в Архангельскую духовную семинарию вы уже не поступали?

– Нет, уже шла война, и я решил пойти защищать Отечество от германцев.

Гермоген поморщился:

– Не стоит так громогласно обличать немцев – особенно когда они все контролируют в Хорватии. Вы не напомните, Архангельское духовное училище располагалось на улице…

– Вознесенской, владыка. Однако я сомневаюсь, что сейчас она носит то же название – скорее всего большевики переименовали ее. А само училище, наверное, превратили в склад картошки или мастерскую по ремонту тракторов.

– А ваша училищная церковь была освящена во имя…

– Преподобного Артемия Веркольского. Это был отрок из села Веркола. У моего отца там, кстати, жили родственники. Артемий был кроток и во всем слушался родителей. Когда ему было 12 лет, он вместе с отцом боронил поле. Началась гроза, ударила молния, и Артемий упал замертво. А потом его нетленные мощи излечивали людей от всяческих болезней.

– Когда большевики вскрыли раку с его мощами, они утверждали, что обнаружили там лишь вату, уголь, перегорелые гвозди и мелкий кирпич. Об этом написано в журнале «Революция и церковь» за 1920 год. Неужели это правда?!

Петр Ковалев посмотрел в глаза митрополиту:

– Совершеннейшая ложь. – И едва не добавил: «Потому что я сам вскрывал эту раку по приказанию Абрама Гинзбурга, присланного в Архангельск из Петрограда для проведения в жизнь постановления «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе» от 1920 года».

Но он сдержался.

– Можете идти. Удачной поездки! – напутствовал его митрополит.

Автомобиль, который вез Петра Ковалева из Загреба в Приедор, резко остановился у указателя «Трговиште».

– Все, дальше мы не поедем, – сказал сидевший за рулем «опеля» молодой усташ, которого Векослав Данич выделил Петру в провожатые.

– Но до Приедора остается еще пять километров… – протянул Ковалев.

– Правильно. И на этих пяти километрах может быть пять партизанских засад, – хрипло произнес другой усташ, который сидел на переднем сиденье автомобиля, крепко сжимая в руках французскую винтовку.

Лицо Ковалева вытянулось:

– Как, партизаны уже здесь?

– Официально – нет. Но это – в сводках, которые печатаются для Павелича и его министров. А так они могут материализоваться в любой момент. Из ниоткуда.

– Дойдешь сам, священник, – быстро проговорил шофер. – В конце концов, тебя оберегает сам Иисус Христос. А мы лучше поедем – целее будем.

Ковалев вытащил из машины чемоданчик с самым необходимым. Взревев мотором, «Опель» круто развернулся на разбитом шоссе и поспешил в сторону Загреба. Он мчался так, как будто за ним уже гнались партизаны.

Но никаких партизан не было видно, как ни вглядывался в окружающую панораму Ковалев. В обе стороны тянулись отлогие холмы, поросшие буковыми и дубовыми лесами, среди них желтели поля кукурузы и пшеницы, и темнела черная земля там, где уже убрали картофель. Сидевшие на деревьях птицы весело пересвистывались и перепархивали с ветки на ветку, успевая подхватить на лету какого-нибудь аппетитного жука. Рядом с дорогой журчал ручей, наполненный чистой, почти прозрачной водой. Вдалеке паслось небольшое стадо белоснежных овец – овцы выглядели игрушечными. Справа прихотливой извивающейся лентой тянулась Сана, кое-где по воде плыли кувшинки.

Ковалев пошел вперед. Шоссе было покрыто выбоинами –