Читать книгу - "28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов"

– Что же мешает тому, чтобы Франция вновь стала великой державой? – поинтересовался Сталин.

– Прежде всего немцы, которых еще нужно победить, – считал де Голль. – Французы знают, что сделала для них Советская Россия. Именно Советская Россия сыграла главную роль в их освобождении. Однако это не означает, что французы не хотят рассчитывать на силы других, на силы своих друзей.

Кремль поддержал предоставление Франции места в Совете будущей международной организации безопасности и в Европейской консультативной комиссии. Но переговоры о заключении всеобъемлющего советско-французского договора, которые Молотов вел с главой французского МИДа Бидо, чуть было не зашли в тупик, когда Кремль начал настойчиво подталкивать французов к признанию польского Люблинского правительства. Де Голль даже был готов покинуть Москву без договора. Сталин сделал шаг назад, и в 4 часа утра, в день отъезда, в кабинете Молотова документ был подписан.

«Церемония подписания прошла с некоторой торжественностью, молча и без всяких просьб работали русские фотографы… Затем мы пожали друг другу руки.

– Это нужно отметить! – воскликнул маршал.

Мгновенно были накрыты столы, и начался ужин. Сталин показал прекрасную игру. Спокойным голосом он сделал мне комплимент:

– Вы хорошо держались. В добрый час! Я люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими.

Наш отъезд из Москвы состоялся в то же утро», – вспоминал де Голль.

В договоре стороны брали на себя обязательство продолжать войну до полной победы, не заключать сепаратный мир с Германией и впоследствии совместно разработать меры для предотвращения возникновения новой угрозы со стороны Германии, совместно участвовать в создании ООН. Реакция на договор во Франции была самой позитивной. «Общественность видела в этом знак нашего возвращения в ряды великих держав, – подтверждал де Голль. – Политические круги расценивали подписание договора как звено в цепи, связывающей Объединенные Нации. Некоторые мастера – или маньяки – политических махинаций нашептывали, что договор стоило бы подкрепить соглашением по поводу французской Коммунистической партии, относительно снижения ее активности в политической и общественной борьбе и ее участия в восстановлении страны. В целом по различным причинам мнение о договоре с Москвой было везде положительным».

Ялтинская конференция дала де Голлю очередной повод для недовольства: «То, что Францию не пригласили на это совещание, было мне, вне всякого сомнения, неприятно, но нисколько меня не удивило. Какие бы ни были наши успехи на пути, ведущем Францию к достойному ее положению на международной арене, я слишком хорошо знал, откуда нам пришлось начинать, чтобы считать, что мы уже достигли цели».

В отсутствии Франции за столом переговоров в Крыму де Голль винил в первую очередь президента США. «Я не сомневался, что недвусмысленный отказ сотрудничать с нами исходил от президента Рузвельта». Тот пригласил де Голля встретиться после Ялты. Но, поскольку местом встречи был определен американский корабль, стоявший в территориальных водах Алжира (то есть, по мнению де Голля, на территории Франции), да к тому же на этом корабле Рузвельт без его разрешения принимал королей и глав арабских стран и даже (о ужас!) президентов Сирийской и Ливанской республик, которые являлись подмандатными территориями Франции, де Голль с негодованием отклонил приглашение. «Я считал, что, каково бы ни было на данный момент соотношение сил, такое поведение переходило все границы. Суверенитет и достоинство любой великой нации должны быть незыблемы. Я нес ответственность за суверенитет и достоинство Франции».

В американской прессе инцидент был представлен как демонстративное оскорбление президента США. Рузвельт тоже не счел нужным скрывать своих чувств. В послание конгрессу с рассказом о результатах Ялтинской конференции он вставил слова о «примадонне, которая из-за своего каприза кинозвезды пренебрегла полезной встречей».

Нельзя было назвать беспроблемным и военное сотрудничество Франции с англосаксами. Эйзенхауэр писал: «Лично мне нравился генерал де Голль, поскольку я видел многие его прекрасные качества. Однако мы находили, что эти качества теряют свою ценность из-за крайне болезненной восприимчивости и экстраординарного упорства в вопросах, которые нам представлялись нелогичными. Мои личные контакты с ним во время войны никогда не порождали той теплоты, какая, казалось, часто возникала при его встречах со многими другими».

Де Голль страстно хотел участия французских войск в боях с немцами, причем чем дольше, тем лучше. «Затягивание войны было особенно болезненно для нас, французов, ведь нас ожидали новые жертвы, разрушения и потери, – объяснял он. – Но, исходя из высших интересов Франции, не сравнимых с преимуществами немедленного окончания войны, я ни о чем не сожалел. Продолжение боевых действий потребует участия наших сил в битвах за Рейн и Дунай, как это было в Африке и в Италии. От этого зависело наше положение в мире и, главное, самоуважение народа на многие поколения вперед. С другой стороны, затягивание войны давало нам время предъявить права на то, что принадлежало нам по праву и нами отвоевано».

В начале сентября Эйзенхауэр дал согласие на участие французских войск в боях против Германии. Но где взять войска в нужном количестве, которого в африканских частях не было. Силы внутреннего Сопротивления насчитывали до 400 тысяч человек. «Первым шагом стал декрет от 23 сентября, по которому партизаны, остававшиеся на военной службе, должны были подписать по всей форме контракт на срок до конца войны». Но у англо-американцев не было особого желания вооружать эти силы, где было так много коммунистов. «Со дня высадки их войск и вплоть до капитуляции Германии наши союзники больше не помогли нам вооружить ни одно крупное соединение», – жаловался де Голль.

Эйзенхауэр в мемуарах смотрел на эту проблему с другого угла зрения, отмечая полную «зависимость французской армии, да и фактически и значительной части населения от американских поставок. Это являлось дополнительным, задевающим их гордость фактором, и, хотя они постоянно настаивали на более крупных поставках им всякого рода материалов и предметов боевого обеспечения, их, естественно, угнетало сознание того, что без этих поставок они совершенно беспомощны. Все это порождало особую чувствительность, и поэтому с французами трудно было иметь дело, когда они находили в каком-либо вопросе, хоть и пустячном, нечто такое, что, по их мнению, затрагивало их национальную честь». В то же время Айк отдавал должное французским войскам, которые «блестяще сражались при вторжении в Южную Францию, в Вогезах и при наступлении на верхний Рейн. Их эффективность быстро упала с наступлением зимних холодов в конце 1944 года, поскольку значительную часть французской армии составляли африканские войска, не привыкшие к холодам и ненастьям, свойственным для