Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

морская блокада сокрушили военную мощь и экономику Японии, а бомбардировки были второстепенными. Для руководства сухопутных сил признать решающее значение атомной бомбы означало расписаться в собственной малозначимости. Командование армейской авиации тоже не хотело принижать свою роль. Для бомбардировки Хиросимы и Нагасаки понадобилось всего два бомбардировщика, а также по два самолета поддержки – для наблюдения и инструментального контроля. То есть, для двух миссий потребовалось всего шесть самолетов. Тогда как на европейском и азиатском ТВД скопились тысячи и тысячи самолетов. Так что же, теперь такой многочисленный военно-воздушный флот не нужен?

Таким образом, и у ВМС, и у авиации, не говоря уж о сухопутных силах, имелись понятные причины минимизировать значение атомного оружия для окончания войны. Никому не нравилась идея отдать пальму первенства двум ядерным бомбам.

Любопытно, что отчет завершался рассмотрением вопроса о том, как можно использовать данные, полученные в Хиросиме и Нагасаки, для прогнозирования последствий атомных бомбардировок самих Соединенных Штатов.

Инженеры сравнили строительные стандарты и правила Японии и США, вычислили последствия аналогичного удара для Нью-Йорка, Вашингтона, Чикаго, Детройта и Сан-Франциско и пришли к выводу, что для американских городов имела бы катастрофические последствия атомная бомбардировка. «Уровни потерь в Хиросиме и Нагасаки, экстраполированные на население Манхэттена, Бруклина и Бронкса, приводят к мрачному выводу».

Решение для США, по мнению экспертов, заключалось в разукрупнении городов. Следовало рассредоточить промышленные предприятия, объекты здравоохранения, построить бомбоубежища, разработать планы эвакуации. Организовать экономику, транспортную систему, административную жизнь так, чтобы единичная или ограниченная серия ядерных атак не могла парализовать «национальный организм». Впоследствии эти выводы простимулируют создание сети федеральных автомагистралей и процесс субурбанизации.

В конце отчета звучал призыв к миру: «Не существует более убедительных аргументов за мир и международного сотрудничества, чем картина опустошения Хиросимы и Нагасаки. Наша страна, разработавшая и применившая это жуткое оружие, обязана, и ни один американец не должен уклоняться от этой обязанности, возглавить разработку и реализацию международных гарантий и мер контроля, которые предотвратят его применение в будущем».

Подобный отчет явно не устроил военную верхушку и руководство ядерным проектом. В июне 1946 года Инженерный округ Манхэттен (МЕD), который впоследствии превратился в систему национальных лабораторий под эгидой Комиссии по атомной энергии, опубликовал собственный отчет «Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки». Очевидно, главным автором отчета был генерал Гровс, хотя формально проект возглавлял бригадный генерал Томас Фаррелл.

Для МЕD роль ВМС, сухопутных или военно-воздушных сил в деле капитуляции Японии приближалась к нулю. Отчет называл атомную бомбу «величайшим научным достижением в истории», и именно ей принадлежала заслуга в окончании войны. В отчете МЕD также утверждалось, что «бомбы дали эффект, в точности соответствующий расчетам» и «были сброшены в таких местах, где причинили больший ущерб, чем в любой альтернативной точке в каждом из двух городов», что позволило реализовать идеальный «во всех деталях» план атаки… Среди экспертов, помогавших «выбрать цели», были математики, физики и метеорологи. Цели выбрались с расчетом оказать «наибольшее военное воздействие на японский народ». Примечательно, что среди экспертов не было ни одного япониста, который бы смыслил в японской истории, психологии, городской среде или общественной организации.

Авторов отчета МЕD слегка огорчило, что некоторые крепкие здания в центре Хиросимы устояли. «Ряд железобетонных зданий оказался намного прочнее, чем требуется по американским стандартам, вследствие риска землетрясений в Японии».

В отчете опровергались утверждения японских экспертов, что «ударная волна вызывала ужасающие физические повреждения вроде вывороченных внутренностей и глаз», а также о сохранении в уничтоженных городах остаточной радиации. Все потери вследствие радиации, говорилось в отчете, произошли в первую секунду после взрыва бомбы. Доказать это даже не пытались: никто в 1946 году не занимался контролем здоровья лиц, оказавшихся в пострадавших городах или занимавшихся там спасательными работами.

МЕD с уверенностью заключал, что именно атомная бомба положила конец войне. «Не только атомная бомба принесла победу в войне против Японии, но она, безусловно, закончила ее, сохранив тысячи жизней союзников, которые были бы потеряны при вторжении в Японию».

В определенном смысле эти исследования бомбардировок Японии делали атомную бомбу нормой. Словно она была такой же, как и любая другая бомба.

Бирнс быстро исправлял свои московские «прегрешения». 12–13 февраля госдепартамент пересмотрел позицию по признанию болгарского и румынского правительств, выразил решительный протест против советской «экономической эксплуатации» Венгрии и выставил Советскому Союзу новые требования по Австрии и Албании.

Все более жесткую позицию американцы занимали по Ирану и Турции. Вашингтон, а вслед за ним и Лондон требовали от СССР немедленного вывода наших войск, а от иранской стороны – максимальной неуступчивости на переговорах с Москвой. И Тегеран, поддерживаемый Вашингтоном и Лондоном, склонен был занять непримиримую позицию.

19 февраля новый премьер-министр Ирана Ахмад Кавам эс-Султанэ прибыл в Москву, где задержался на три недели. Молотов жестко добивался нефтяных концессий для СССР, обещая взамен посредничество между Тегераном и сепаратистами. Кавам был непреклонен, ссылаясь на принятый меджлисом закон, запрещавший предоставление концессий до полного вывода иностранных войск. После безрезультативных разговоров с наркомом, Кавам дождался встречи со Сталиным. Советский лидер предложил иранскому премьеру любую помощь, даже если бы тот захотел поменять конституцию и распустить меджлис, чтобы самому править страной. Для убедительности советские танки начали движение к Тегерану. Но Кавам уклонился от «помощи».

Сталин и Молотов были вынуждены пойти на компромисс: вывод советских войск в шестимесячный срок в обмен на обещание провести через меджлис договор о создании смешанного советско-иранского нефтяного общества.

Советско-иранские переговоры в Москве только начались, а американская дипломатия уже поторапливала иранское правительство с постановкой вопроса в Совете Безопасности ООН о военном присутствии СССР в Иране.

Прошло 2 марта, когда Москва по договоренности с Англией и Ираном должна была вывести свои войска из Ирана, но они продолжали там оставаться. Громыко вспоминал: «Я получил указание из Москвы: если будут этот вопрос ставить на обсуждение, то следует сказать, что наши войска задерживаются ввиду непредвиденных обстоятельств. Выслушав наше объяснение, инициаторы обсуждения прямо на заседании задали вопрос:

– Скажите, пожалуйста, что это за непредвиденные обстоятельства, на которые вы ссылаетесь как на причину задержки с выводом войск?

Мною был дан ответ:

– Непредвиденные обстоятельства потому и являются непредвиденными, что их невозможно предвидеть.

С мест публики раздались бурные аплодисменты – я и не ожидал, что это будет так».

Зато Трумэн был в ярости: «Это было грубым нарушением достигнутых договоренностей. Это также означало, что Ирану придется вести переговоры с Россией с пистолетом, приставленным к виску. Я решил, что советское правительство должно быть проинформировано о нашем отношении к такому поведению в международных