Читать книгу - "Странники моря - Джек Лондон"

И я знал, что если все будет итти обычным порядком, то мое отсутствие заметят не раньше, чем шхуна минует Бостонский маяк. А к тому времени уже будет поздно...

Соображать и действовать надо было быстро, потому что от ледяной воды кровь застывала у меня в жилах. Но что я мог делать? Я сознавал, что при таких условиях ни за что не смогу доплыть до ближайшего берега.

Вдруг до моего слуха донесся полузаглушенный звон, и я воспрянул духом. Никсмэтский сигнальный буй! Мы миновали его всего минуты за две или за три до моего падения.

Мне удалось без особого труда сбросить с себя тяжелые сапоги и, собрав все силы, я поплыл к бую, руководствуясь для направления заунывным звоном его колокола. И вскоре я увидел впереди обледенелую железную клетку, которая поддерживает колокол. Еще два-три взмаха, и я добрался до буя. К этому времени я уже основательно выбился из сил и только после многих тяжелых попыток мне удалось влезть на буй. Вся надводная часть его была покрыта льдом и примерзшим снегом. Вот почему колокол звучал так глухо.

Обвив руками один из прутьев, я долго стоял, чтобы отдышаться, напряженно всматриваясь в то же время в окружающую меня тьму.

Я знал, что ближайшей сушей был остров Гэллай, до которого было с четверть мили расстояния. Покрытый снегом, он казался во мраке огромной ледяной горой. Приблизительно в полумиле вверх по заливу находился остров Лонг, уже едва различимый. А остров Ловель, находившийся на таком же расстоянии с противоположной стороны, совершенно сливался с черной мглою ночи.

Одну минуту мне пришла в голову мысль, не попытаться ли доплыть до острова Гэллай, но я тут же отказался от этой мысли. Не говоря уже о том, что вода была страшно холодная, я знал, что в волнах кругом островов плавают обломанные куски льда всевозможных видов и размеров, с зубчатыми острыми краями, и столкновение с одним из них было бы для меня верной смертью.

Итак, мне оставалось лишь примириться с тем, что надо остаться на буе до утра, когда на земле начнется обычное движение.

Положение мое было скверное. Мне предстояло стоять целую ночь на буе без шапки и без сапог, в мокрой одежде, которая уже начинала леденеть. Но я не подозревал какую пытку мне придется вытерпеть за эти несколько часов на самом деле.

Сознавая, что я не могу простоять долго в моем теперешнем положении, я влез в самую клетку. Там было тесно, но зато там я мог сидеть без необходимости держаться руками за прутья.

Потом я выжал, насколько мог, воду из моей одежды, после чего энергично принялся бить и растирать себя, чтобы немного согреть свое дрожащее тело. Эту процедуру я повторял все снова и снова, через небольшие промежутки времени, так как чувствовал, что только энергичные движения могут спасти меня от замерзания. Я упорно боролся, и все же бывали мгновения, когда на меня нападало отчаяние. Постепенно я перестал упражняться и, в конце концов, мною овладело какое-то оцепенение, которое я не мог стряхнуть с себя. Холодный и онемевший, сидел я в железной клетке, не сводя взгляда с красноватого огня Бостонского маяка, который казался моему расстроенному воображению глазом какого-то жестокого ночного чудовища, наблюдающего за мной. И, мало-по-малу, я погрузился, очевидно, в дремоту.

Как долго я находился в этом состоянии, я не знаю, но от оцепенения меня вдруг пробудила сильная качка и резкий звон колокола над моей головой.

Я раскрыл глаза и огляделся. Большие льдины медленно плыли мимо буя, ударялись о него и производили тот характерный шум, который получается, когда плывущие льдины трутся друг о друга. Море было неспокойно, большие волны перекатывались через буй, обдавая меня своими ледяными брызгами.

Все это я заметил смутно и неясно, так как еще не вполне пришел в себя. И вдруг, с поразительной внезапностью, я совершенно очнулся, заметив вдали движущиеся огни. Я сразу понял, что это огни парохода, но к своему отчаянию, тут же убедился, что они не приближаются, а удаляются. Очевидно, пароход прошел мимо буя, пока я спал, а теперь уже находился слишком далеко, чтобы можно было его окликнуть.

Пока я спал или дремал, погода изменилась к худшему. Температура еще больше упала, а ветер переменился и дул теперь с севера. Это был уже не прежний свежий бриз, а безжалостно-холодный режущий ветер, который резал, как ножем, и пронизывал до костей. Я хотел подняться на ноги, но почти не мог шевельнуться. Все кости в моем теле как-будто закоченели, волосы слиплись и сделались жесткими, мышцы лица казались судорожно сжатыми. Мои глаза, которые раньше слезились от холода, теперь были мучительно сухи и точно были заключены в жесткую, холодную оболочку, ноги и руки застыли до того, что утратили всякую чувствительность.

В отчаянии я призвал остаток моих сил и медленно, с усилием, приподнялся на ноги. Потом, держась за железные прутья, я попытался восстановить в ногах кровообращение, топая ими. Когда мне это удалось до некоторой степени, я обратил внимание на мои руки, которые находились в поистине плачевном состоянии, распухшие и безжизненные.

Я бил и тер их изо всех сил, но долгое время казалось, что им уже не вернешь способность чувствовать. Однако, я упрямо продолжал свое дело и, в конце концов, почувствовал то, почти невыносимое, колющее ощущение, которое вызывается первыми медленными движениями застывшей крови.

Приблизительно в это же время я заметил, что третий и четвертый палец на левой руке отморожены.

Кругом было темно попрежнему, и я не имел никакой возможности узнать, много ли времени прошло, и долго ли мне ждать до утра, которое должно было мне принести ту или иную помощь. Бесконечно медленно ползли минуты, а я стоял, замерзший и закоченевший, спрашивая себя время от времени, наступит ли вообще когда-нибудь день.

Я увидел рыбачью лодку, которая неслась под парусами по направлению к Бостону.

Не знаю, сколько времени продолжалось это мое страшное ночное бдение. Несколько часов, должно-быть. Но они мне показались неделями или даже месяцами.

Но всему бывает когда-нибудь конец, и с трепетом радости я, наконец, заметил, что мрак постепенно исчезает, что настает долгожданный рассвет.

Жадно впился я глазами в сторону моря, но не мог разглядеть там ни малейшего признака