Читать книгу - "Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский"

Понял вдруг Орловский, отчего напускал туману в том же отношении Петерс и теперь темнят эти двое. Он вспомнил рассказ де Экьюпаре о расстрелах на Ваганьковом кладбище: «Там ведь почти постоянно находятся из ЧеКи: днем с конвоем копачи-арестанты роют могилы для ночных расстрелов, а утром их закапывают. Происходит это, видимо, как раз у дальней ограды кладбища. Что же там натворили попрыгунчики? Скорее всего, они, не подозревая, что здесь действуют казенные головорезы, взялись грабить у забора от тех неподалеку. По своему обыкновению, выли, стучали — чекистские часовые и услышали».

Резидент спросил, делая вид что полностью посвящен Петерсом в обстоятельства произошедшего:

Сильная была перестрелка? Сколько наших погибших и раненых?

Самойленко ожесточенно сглотнул, двинув огромным кадыком на тонкой шее.

Наваляли ж прыгули! Троих наших положили да двоих подранили И был середь прыгулей один совсем безоружный, ни револьвера, ни винтаря. Он, байстрюк, одной лопатой шуровал, на бойцов наших огромадными прыжками наскакивал и крошил як саблей, як копьем.

— Сколько налетчиков и их потерь? — уточнял Орловский.

— Прыгулей було так с пяток. Убитых с них не осталось, но крови ихней на снегу пролилось достаточно. Думаем, троих с них зацепило ж.

«Вот почему нервничает Петерс! — понял Орловский. — Ему столь театрально обставленный налет попрыгунчиков около расстрельного Ваганькова кажется не случайным ограблением, а продуманной акцией политического характера. Якобы они провели его там и д ля того, чтобы привлечь внимание общественности к палаческому чекистскому месту. Поэтому Петерс готов поднять против питерских любые силы, чтобы хотя бы «отпугнуть из столицы». На самом-то деле, конечно, бандиты начали с Ваганьковского кладбища, потому как и в Питере дебютировали на Большеохтинском кладбище, привыкли стараться на могильном фоне для пущего впечатления от их саванов и воя».

— Девица находилась среди налетчиков? — спрашивал он.

— Не, одни хлопцы, вроде ж, усе в белых балахонах. Як начали яны палыть да вопыть, да рубыть, наши б товарищи разобрали, колы дивчина середь них була.

Орловский поинтересовался:

— Кто, помимо уголовной секции МЧК, привлечен к этому сыску?

Толстомордый ответил:

— Угро.

— А Флегонт Спиридонович Ахалыкин там служит по-прежнему?

— Ага. У них сейчас раскрываемость боле-мене пошла в гору.

— Спасибо, товарищи, — поблагодарил петроградский комиссар, — теперь надобно мне встретиться с Ахалыкиным. Мы старые знакомцы, и нам по линии уголовки вместе действовать сподручнее.

* * *

При помощи заместителя начальника Московского уголовного розыска Ахалыкина, бывшего рабочего-металлиста, Орловский весной искал в Москве серебряный саркофаг с мощами святого Александра Свирс-кого, а также, больше на Хитровке, — серьги с громадными изумрудами Екатерины Великой и удивительный «Сапфир-крестовик» одной из Великих княжон.

С саркофагом не повезло, а украденные Гаврилками в Петрограде ювелирные драгоценности Орловскому удалось заполучить. Для этого его сыщику Затескину с помощником пришлось расправиться на Хитровке с подручным Гаврилы, резиденту же — с переметнувшимся к большевикам подпоручиком у того дома. Как было на самом деле, Флегонт Спиридонович не узнал, хотя лез во все действия петроградского следователя. На прощание Орловский, чтобы остаться в приятелях у второго лица МУРа Аха-лыкина, написал рапорт к его начальству, отметив заслуги милиционера и приписав ему несуществующие лавры в розыске похищенных драгоценностей.

Так что Орловский вошел в кабинет Ахалыкина с распахнутыми объятиями. Длиннолицый Флегонт Спиридонович тоже дружески размахнулся своей кряжистой лапой с черноватыми от въевшейся металлической пыли ногтями и ласково ударил, с сердечностью пожал петроградцу руку со своей обычной присказкой и возгласом:

— То ись, пламенный привет от московской рабоче-крестьянской милиции!

— Тоже рад видеть, — говорил Орловский, присаживаясь, — я прямо с Лубянки, там в уголовной секции о тебе самого высокого мнения. Говорят, благодаря тебе, знаменито подскочила раскрываемость преступлений.

Ахалыкин исказил лошадино вытянутую физиономию чем-то наподобие бравой улыбки:

— Хош — верь, хош — не верь, товарищ Орлинский, она именно с того твоего рапорта и подлетела. Правду ты тогда сказывал — легкая у тебя рука! Банду гаврилок-то ты, комиссар, в Питере сумел раскрыть и добить тоже, нам эту операцию постоянно ставят в пример Чем же тебя отметило руководство?

Изобразил высокую радость и полную удовлетворенность агентурщик:

Не обидели. Теперь занимаю должность председателя Центральной уголовно-следственной комиссии при Наркомюсте по всему северу республики!

Ого! — аж привскочил на стуле милиционер — Отлично, дорогой товарищ! То ись, оченно я рад, что ты снова ко мне зашел.

— И как всегда по делам, Спиридонович. О петроградских гастролерах около Ваганькова что думаешь?

Ахалыкин достал кисет и начал сворачивать неизменную своим зловонным самосадом «козью ножку». Закурил и произнес устало:

— А то нам своих гнусарей не хватало. С Сабаном вон да с Кошельковым не знаем, что делать, а тут еще ваши фокусники. Однако чекисты их едва не постреляли, многих поранили; то ись, боле надеюсь, что уберутся они восвояси тоже вприпрыжку.

— Я им в этом помогу, Петерс поручил мне продолжить здесь сыск по попрыгунчикам.

— О-о, Иванович, тогда я спокоен, — дымил Ахалыкин, скаля коричневатые зубы.

— Обрисуй мне подробнее уголовный мир Москвы. Сабан и Кошельков, которых ты упомянул основные главари?

— Ага, то ись, с этими гадами боле всего хлопочем. Сабан по паспорту прозывается Николай Михайлович Сафонов, каторжанин, несколько судимостей. Его банда самая значительная — десятка четыре гавриков. Занимаются вооруженными нападениями, награбили уже миллионы. Брали, например, на Дмитровском шоссе на полтора миллиона целковых дома семейку фабриканта Иванова. А как стали уходить, вырезали всех до детей малых. Лютые оголтени. Нам вроде как объявили войну. 27-й участок вел дело сабановских, так сам Сабан прямо в участок зашел, достал бомбу, стал грозить.

— Что же милиционеры?

— Что? — Ахалыкин презрительно сплюнул на пол. — Прижались по углам, то ись… Помоложе Сабана будет Яшка Кошельков, настоящая ему фамилия — Кузнецов. Однако еще дале того пойдет, потому как потомственный ухорез. Батя его являлся большим разбойником, всю жизнь по каторгам, так и подох в Сибири. У Кошелькова бандитов десятка два, но окаяхи. Взяли наши товарищи Яшку в октябре в Вязьме, этапировался он в Москву под конвоем троих милиционеров. И представь, везут Кошелькова по Мясницкой, как с тротуара суют ему буханку хлеба — вроде несчастненькому. Он ее колупнул, там — револьвер! Яшка в минуту хлопнул двоих наших и снова в бега.

Орловский сочувственно покивал высоколобой, коротко стриженой головой, оправил ремень на гимнастерке.

— Где лучше выходить на людей Сабана и Ко-шелькова, ежели придется затеять с ними агентурную игру?

— Известно где, Иванович. То ись, хош — на литровке, хош — на Сухаревке… А ты, гляжу, по-прежнему бедовый! Сразу — и игру с королями Москвы. Где ж таких агентов возьмешь?

Встал Орловский