Читать книгу - "28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов"

кампании немцы потеряли четверть миллиона только пленными, не считая убитых и раненых. Было уничтожено более 20 немецких дивизий. Авиация союзников использовала и улучшившуюся погоду, и удлиняющиеся дни, непрерывно атакуя, число ежедневных самолето-вылетов достигло 11 тысяч. В конце марта Эйзенхауэр встретился с Аланом Бруком на берегу Рейна.

После форсирования Рейна между американским и британским командованием разгорелись жаркие споры по поводу направления главного удара. Британцы на всех уровнях – больше других Черчилль и Монтгомери – настаивали на том, чтобы именно западные союзники взяли Берлин. Рассказывал Монтгомери, который и не скрывал своих амбиций въехать в столицу Германии на белом коне: «Как только мы перешли Рейн, я начал обсуждать с Эйзенхауэром планы дальнейших операций. Мы провели несколько встреч. Я всегда считал Берлин целью первостепенной важности; это был политический центр, и, опередив русских на пути к нему, мы значительно облегчили бы свои послевоенные задачи… По-моему, не может быть никаких сомнений в том, что нам следует сосредоточить всю нашу энергию и все ресурсы для быстрого наступления на Берлин». К этому времени Эйзенхауэр почти не разговаривал с Монтгомери. Как он позднее объяснял, «Монтгомери так увлекся тем, чтобы американцы – и я особенно – не получили никакого признания, словно люди, почти не воевавшие, что я в конце концов перестал говорить с ним».

У Эйзенхауэра было другое видение ситуации и иные приоритеты. «С повсеместным форсированием Рейна нашими войсками, с преодолением “линии Зигфрида”, где немцы потеряли столь значительные силы, была завершена вторая большая фаза нашей весенней кампании. Теперь нужно было рассмотреть сложившуюся обстановку и определить дальнейшие действия наших войск, чтобы осуществить третью фазу – окончательный разгром немецкой военной мощи и занятие территории Германии.

Первым шагом этой фазы оставалось окружение Рура. Эта операция всегда составляла важную часть наших планов, и в сложившихся условиях не было ничего, что говорило бы о какой-либо целесообразности отказа от этой задачи. Наоборот, теперь стало очевидным, что этот двойной охват не только окончательно и полностью отрежет промышленный Рур от остальной Германии, но и приведет к уничтожению одной из главных группировок, все еще остававшихся у противника».

Эйзенхауэра потом – и до сих пор – будут обвинять на Западе в преступной близорукости: он не захотел брать Берлин (который вообще-то в соответствии с ялтинскими договоренностями входил в советскую зону оккупации). На эту тему размышлял его вдумчивый биограф Стивен Амброз: «Более трех с половиной лет в центре внимания Эйзенхауэра был вермахт. А теперь Черчилль хотел, чтобы он думал не столько о немцах, сколько о русских. Эйзенхауэр сопротивлялся такому повороту событий. Для такого сопротивления имелись как политические, так и некоторые военные причины, самая важная из которых являлась и самой простой: Эйзенхауэр поверил бы в конец вермахта только после его безоговорочной капитуляции… Эйзенхауэр хотел быстрого, резкого и определенного конца войны».

Эйзенхауэр и сам объяснит свою логику: «Естественной целью за пределами Рура являлся Берлин – символ остававшейся немецкой мощи. Его взятие было важно как психологически, так и политически. Но, на мой взгляд, он не являлся ни логичной, ни наиболее желанной целью для войск западных союзников.

Когда в последнюю неделю марта мы стояли на Рейне, до Берлина оставалось триста миль. На пути к нему, в двухстах милях от нашего фронта, лежала река Эльба, служившая значительным естественным препятствием.

Русские войска прочно закрепились на Одере, захватив плацдарм на западном берегу этой реки, всего в тридцати милях от Берлина… Если бы мы задумали бросить достаточную группировку, чтобы форсировать Эльбу с единственной целью овладеть Берлином, то возникли бы следующие осложнения. Первое: по всей вероятности, русские окружили бы Берлин задолго до того, как мы подойдем туда. Второе: снабжение крупной группировки на таком расстоянии от основных баз снабжения, расположенных к западу от Рейна, привело бы к практическому отключению войск от боевых действий на всех остальных участках фронта… Было целесообразно быстро продвигаться вперед частью сил через Германию на соединение с советскими войсками, тем самым разделить страну на части и фактически исключить всякую возможность для немцев действовать как единое целое».

На пресс-конференции 27 марта репортер спросил Эйзенхауэра:

– Кто, по вашему мнению, будет раньше в Берлине – русские или мы?

– Видите ли, – отвечал Эйзенхауэр, – я думаю, что они должны сделать это просто из соображений близости цели. В конце концов, они всего в тридцати пяти милях от города. Их дистанция намного короче.

Кроме того, Эйзенхауэра беспокоила перспектива усиления немцев на юге Германии – в Альпах, откуда их было бы трудно «выковырять» и где, как громогласно объявил Гитлер, формировался новый «национальный редут» (что окажется большим блефом). Айк был уверен, что «существовала еще реальная возможность, что фанатически настроенные нацисты попытаются укрепиться в “национальном редуте”, и поэтому скорейший захват этого района оставался для нас важной задачей. Имелись также веские основания для того, чтобы ускорить наше запланированное наступление на севере в направлении на Любек. Наступление на Любек обеспечило бы захват последних баз немецких подводных лодок и устранило бы остатки этой некогда серьезной угрозы. Мы не могли предсказывать, как будут действовать немецкие оккупационные войска в Дании. Возможно, они предпочтут упорно обороняться, и на такой случай мы планировали проведение молниеносной операции против них».

Исходя из этих соображений, Эйзенхауэр решил: «Как только 12-я и 21-я группы армий осуществят полное окружение Рура, наш план следующих крупных наступательных операций будет состоять из трех основных частей. Первой частью предусматривалось мощное наступление войск 12-й группы армий Брэдли прямо через Центральную Германию… Вторую и третью части общего плана составляли быстрые наступательные операции на обоих наших флангах, после того как войска Брэдли встретятся с русскими где-то на Эльбе… Этот план в общих чертах был представлен генералиссимусу Сталину». Телеграмма Эйзенхауэра советскому Верховному главнокомандующему на этот счет от 28 марта вызвала взрыв в столицах Большой тройки.

Сталин так прямо слукавил, ответив Эйзенхауэру, что, по мнению советского командования, Берлин утратил свое прежнее стратегическое значение и основной удар Красная армия готовит на Дрезден, который является самым удачным местом для встречи союзников и Красной армии. Сталин извинится перед Айком за эту свою хитрость, когда тот посетит Москву в августе 1945 года.

Британцам решительно не понравился план Эйзенхауэра, а еще меньше сам факт его прямого общения со Сталиным. «Мне кажется, мы совершаем ужасную ошибку», – телеграфировал Монтгомери Бруку. Черчилль и британские военные руководители направили свой протест генералу Маршаллу, который фактически выполнял функции американского Верховного главнокомандующего.

Эйзенхауэру пришлось объясняться с Маршаллом, и он был резок: «Премьер-министр и