Читать книгу - "На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин"

Темп жизни Каразина был сопряжен с постоянными разъездами, участием в экстремальных событиях и ситуациях – все это не прошло даром. Летом 1898 г. Каразин перенес воспаление легких, его организм ослаб.

Тем не менее он продолжал активно работать: делал иллюстрации к «Истории монголов», готовил к изданию полное собрание своих литературных сочинений. Последние годы жизни Каразин провел в Гатчине, куда он переехал из Петербурга.

Жена Каразина – Мария Викторовна Каразина. Она «была красивой женщиной, прекрасно пела, исполняла на рояле произведения любимых композиторов ее и Николая Николаевича – Вагнера и Чайковского. Знала немецкий, французский языки»[198]. «Последний год своей жизни Каразин был прикован к постели тяжелой болезнью. Заботы его жены, Марии Викторовны, постоянной спутницы жизни, и внимание друзей смягчили страдание художника»[199]. Единственной любимой дочери, тоже Марии, Каразин посылал из своих бесконечных путешествий рисунки. Л.П. Арипова, во время работы над биографией Каразина, вступила в переписку с внучкой писателя, Тамарой Федоровной Барыковой, та ей писала: «Любила мама дедушку беззаветно. Украшали нашу квартиру дедушкины картины, которые бережно хранились. Мама коллекционировала фарфоровых лягушек. Они были разных мастей и размеров и стояли на спинке-полочке дивана. Над ним висела большая картина в позолоченном багете размером больше метра, на которой была изображена царь-лягушка. Рисовал дедушка. А в маминой спальне висело более десяти картин. Прозрачные, очаровательные акварели дедушки…»[200].

Каразин собрал большую коллекцию восточных древностей, которая из-за финансовых затруднений семьи была продана на аукционе незадолго до его смерти.

В конце 1907 г. на заседании совета Академии художеств по предложению академиков Е.Е. Волкова, К.Я. Крыжицкого и А.И. Куинджи Каразин был избран членом Академии художеств.

Скончался Николай Николаевич Каразин 6 (19) декабря 1908 г. в Гатчине, похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.

В некрологе, напечатанном в любимой им «Ниве», сказано: «Скончался крупный художник кисти и слова, Николай Николаевич Каразин. Кому неизвестно это имя? <…> Каразина звали „русский Дорэ“ <…> Романы Н.Н. Каразина <…> В них много свежей красочности, размашистости, эффектных контрастов, фантазии. О романах Каразина хочется сказать, что они не „читаются“, а „смотрятся“. И смотрятся с интересом и удовольствием»[201].

Если соотечественники называли его «русским Доре»[202], то иностранные почитатели – «русским Майн Ридом»[203] и «русским Герштеккером»[204].

Живописные и акварельные работы Каразина хранятся более чем в сорока музеях и галереях на бывшем советском пространстве. Ряд его очерков и корреспонденций не вошел в собрание сочинений 1905 года, публиковался только один раз – в журналах XIX в.: «Нива», «Всемирная иллюстрация» и др. Помимо собственных книг, Каразин иллюстрировал произведения В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, В.В. Крестовского, Д.В. Григоровича, Ж. Верна, Г. Лонгфелло.

Каразин – этнограф и бытописатель Средней Азии

Из туркестанского десанта вышло много востоковедов, этнографов. М.К. Басханов, составитель словаря «Русские военные востоковеды до 1917 г.», пишет, что становление «военного востоковедения происходило параллельно с расширением территориальных владений Российской империи в Азии»[205], в российской армии даже появилась неизвестная прежде «военная специальность – „офицер-востоковед“ („офицер-ориенталист“), которая была включена в штаты пограничных военных округов…»[206]. Подобного культурологического явления, пишет М.К. Басханов, не было ни в одной стране мира. Русские военные, став по совместительству и этнографами, первыми оставили свои наблюдения о Туркестанском крае. Среди них – Николай Николаевич Каразин. Описанные им обычаи, типажи, быт, кухня, этика поведения, нравы, прецедентные тексты местного населения и другое, увиденное и услышанное в Средней Азии, явилось первым богатым урожаем фольклорно-этнографической экспедиции, плодами, собранными во время главных походов по завоеванию Средней Азии Российской империей. После Каразина его находки стали массово тиражироваться, складываясь в туркестанский текст русской культуры.

Пионер в литературной этнографии Туркестанского края, Каразин не столько инициировал рождение туркестанского текста, сколько сам его и создал: бесчисленное повторение переходящих из очерка в роман, из путевых записок в рассказ одних и тех же деталей быта и культуры, которые превращаются в паттерны, или прецедентные культурные образы-клише, в самих каразинских текстах. Живописные и словесные способности Каразина, его наблюдательность стали залогом точных, колоритных, объемных зарисовок о впервые увиденном в чужеземном крае.

Критик журнала «Дело», разбирая особенность литературного таланта Каразина, пишет: «Он пользуется беллетристическою формою не для того, чтобы проводить и доказывать те или другие теоретические положения – как это делает большинство наших современных беллетристов, – а только для того, чтобы разъяснять и комментировать сложившиеся в его уме картины местной жизни и нравов. Ни в выборе, ни в концепции, ни в освещении этих картин нет решительно ничего такого, что бы могло дать повод заподозрить их автора в пристрастном отношении к наблюдаемым им фактам. Он объективен не потому, чтобы он особенно старался быть объективным, а просто потому, что его таланту совершенно чужда всякая субъективная рефлексия. Картины окружающей действительности поражают его воображение, и он непосредственно переносит их… не на полотно, а на писчую бумагу, не внося в них ничего или почти ничего своего, лично ему принадлежащего»[207].

Остановимся на некоторых наблюдениях, сделанных Каразиным в прозе, – они расширят контекст публикуемых в данном издании романов.

Рассмотрим некоторые этнографические находки, которыми Каразин насытил свои художественно-исторические тексты. Взгляд писателя, профессионального художника, сфокусирован на деталях. Он видит своих персонажей в специфических позах, несвойственных русской и европейской культуре. Так, его персонажи «сидят на корточках» в разных бытовых ситуациях, писателю важно акцентировать внимание читателя на этой этнографической детали, потому что он транслирует инокультурную картину мира, в которой важны даже такие мелочи. Туземцы, персонажи прозы Каразина, на корточках проводят время досуга или молитвы: «Зарыл он ящик в песок, саксаулу накидал поверх, сам вернулся к коню своему, присел на корточки и начал творить намаз-молитву…»[208] («Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту»); на корточках – за трапезой или в горе, на корточках сидят мужчины и женщины. Возможно, Каразина можно считать пионером в фиксации этой туземной позы, вошедшей в набор стереотипов повседневности, существующих до сих пор при изображении представителей Туркестанского края.

Эту специфическую позу объясняют специалисты по физической антропологии: «У многих азиатских народов принято сидеть на корточках так, что ступни стоят плоско на земле. Аборигены Австралии делают это иначе, их ступни подобраны под ягодицы. У тех, кто сидит в азиатской позе, в месте соединения голени и таранной кости (ступни) есть хорошо выраженная поверхность, которая, по-видимому, позволяет