Читать книгу - "На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин"

у них настроения? – Самые миролюбивые. Они привозят свои кустарные изделия, продают пассажирам, разглядывают паровоз, вагоны, качают головами и цокают. – Да, да, у них есть эта забавная привычка. Ха-ха-ха!»[221] (курсив мой. – Э.Ш.).

Во многих этнических сообществах при ожидании ребенка предпочтение отдается мальчику, однако именно на мусульманском Востоке это предпочтение проговаривается и провоцирует действия, а впоследствии и сюжеты в словесности; см. рассказ Каразина «Байга»: «У серкера Годай-Аггалыка после восьмилетнего бесплодного супружества родился сын. Аллах услышал молитвы старого Годая и ниспослал свою благодать на молодую жену его… Она была полная властительница в богатом доме Годай-Аггалыка: все окружающее завидовало ей и заискивало в ее расположении»[222]; повесть «Тьма непроглядная»: «Не везло дому в одном: много уже жены прежние приносили детей, да все девочек, – самое пустое дело для богатого человека, а мальчика, желанного, радостного мальчика ни одного…»[223]; рассказ «Ак-Томак»: «Самое рождение девочки, вместо почему-то всегда ожидаемого мальчика, производит уныние и панику в целой семье. Мать не смеет рассчитывать на привет и ласку со стороны мужа и отца: она редко получает даже обычные в таких случаях подарки. Одно только обстоятельство примиряет разгневанного властителя с совершившимся фактом, это – надежда выдать дочь замуж и получить выгодный „калым“»[224]; очерк «Из Центральной Азии»: «Детей у Аблая было множество, все больше сыновья; старик говорил, что Аллах, видимо, милостив к нему и не наказывает его дочерьми»[225]. О том же говорят и тюркоязычные пословицы: «Сын – богатство, дочь – обуза»; «Девочка – это железная ноша».

Культурно-этнографическая черта среднеазиатов – есть руками, а не ложкой произвела впечатление на Каразина. Локальная особенность отправлять плов и другие яства в рот руками – для современного человека не новость. Но когда-то это было откровением для человека европейской культуры, в частности для Каразина. В его прозе широко растиражирована среднеазиатская трапеза «без ложки»; см., например, в романе «Наль»: «Ешь, чего смотришь! – толкнул Бабаджанов соседа, прапорщика Столбушина. – Да ложки нет! – отозвался тот. – А ты вот как! – И киргиз бесцеремонно запустил пять пальцев в дымящееся блюдо с пловом»[226]; в романе «Двуногий волк»: «Плов поспел. Стали его раскладывать в большие плоские чашки, разостлали попоны, коврики, что нашлось подходящего, поставили эти дымящиеся чашки перед гостями, и потянулись к ним десятки рук, зарываясь в этом облитом жиром, горячем вареве»[227]; «Досщак… сел к котлу, снял крышку, запустил туда руку, не горячо ли, – вынул оттуда и начисто облизал свои пальцы <…> И остальные придвинулись поближе к котлу и запустили туда руки»[228]. Без ложки ели не только «вторые» блюда, но «первые» – при помощи куска хлеба или лепешки: «Принесли горячую шурпу <…> Эстер свернула себе из куска тонкой лепешки нечто вроде черпалки, выгребала им из похлебки кусочки курицы и складывала их на ладонь, а оттуда брала в рот…»[229] («Тьма непроглядная»).

Вослед Каразину об этой же особенности среднеазиатов пишут путешественники и мемуаристы: «Началось дружное истребление мяса; ели прямо пальцами, облизывая их по временам»[230]; «Ели перстами, как они обучали нас, глядя, как они это делали, и после опускания в рот с удовольствием облизывали свои пальцы для взятия новой порции из общего блюда»[231].

Незадолго до Каразина своими наблюдениями поделился А. Вамбери: «Рассаживались кружками приглашенные, по пять-шесть человек в кружок; каждой группе подавалась большая деревянная миска, наполненная в соответствии с числом и возрастом едоков, в нее погружали широко раскрытую ладонь и опорожняли дочиста, не пользуясь никакими иными орудиями для еды»[232].

Если глазами представителей чужой культуры эта особенность выглядит как экзотика, с ощутимыми или скрытыми негативными коннотациями, то изнутри, со слов представителя туземной культуры, – как превосходная степень оценки:

«– Я счастлив буду отведать из вашей благословенной руки. Ахмад-хан захватил побольше плова в горсть и поднес ко рту курбаши, лицо которого выразило блаженство, казалось, он готов проглотить не только плов, но и руку Ахмад-хана»[233].

Однако инокультурная рецепция выглядит осуждающе: «Они до сих пор едят без ножей и вилок, так как считают грехом колоть и резать дары божьи <…> В Средней Азии, где едят пятерней, салфеткою служит рукав или пола кафтана…»[234], – так по-разному отзывались в устах европейцев этнографические особенности Туркестанского края: с интересом и пониманием или с брезгливостью и превосходством.

Специфическое сопровождение трапезы характерным звуком Каразин объясняет азиатским бонтоном, напоминая об этом – после романа «На далеких окраинах» – еще в ряде текстов, см., например, в повести «Тьма непроглядная»: «Принесли кунган с теплою водою, поддонник для омовения рук и шелковое красное полотенце. Сары-Кошма громко рыгнула, в знак полной сытости и довольства угощением; рыгнула, еще громче, Хатыча, хотела было и Эстер, но у нее это приветствие не вышло»[235]; в романе «Погоня за наживой»: «Богатый купец Шарип-бай выпил уже очень много чашек чая, так много, что уже отрыгнул три раза и беспрестанно вытирал пот на лбу и шее полою своего нижнего халата…»[236].

Вслед за Каразиным на эту этикетную деталь обратили внимание другие путешественники-востоковеды: «Вежливый Левашов, в совершенстве знавший все этикеты, уже несколько раз рыгнул, что выражало полное довольство и благодарность хозяину. Мулла ликовал. По-видимому, душа его была переполнена счастьем»[237]. Эта этнографическая особенность становится паттерном не только туркестанского, но вообще восточного текста – так, писатель ХХ в., воссоздавая восточные реалии начала XIX в., пишет: «Когда дежурный унтер-офицер приходит убрать плов и приносит конфеты в меду, ханы вытирают жирные пальцы о полы халатов и тихо рыгают, из вежливости, показывая этим, что они сыты. Генерал-губернатор, действительно, кормит их превосходно <…> Потом они подробно вспоминают особо удачные ласки жен, пальцы их двигаются, рты полураскрыты. Они тихо рыгают»[238], – не без ориенталистской брезгливости описывает Юрий Тынянов пленных персидских ханов.

* * *

Каразин одним из первых в русской литературе описал среднеазиатских евреев, или бухарских евреев (такой этноним не был известен Каразину, он вошел в обиход несколько позже), удививших и впечатливших его. Бухарские евреи – субэтнос, проживавший в Туркестанском крае, говоривший на диалекте фарси, но исповедовавший иудаизм. См., например, рассказ «Рахмад-Инак, бек Заадинский»: «Какая громадная разница между ними и их европейскими собратьями: это именно те древние иудеи, не искаженные дальнейшим ходом бытовых и исторических событий»[239]; «Справа и слева тянулись лавки евреев-красильщиков; под навесами сидели сами хозяева, раскладывая показистей целые вороха цветного шелка. Руки у всех были яркого синего цвета почти по локти. Причиною