Читать книгу - "Странники моря - Джек Лондон"

В гавани стояло итальянское судно, готовое к отплытию. Я нанялся на него матросом.

Я не раскаиваюсь в том, что я сделал. И если бы даже мог вернуться на родной острее, я не нашел бы там покоя. Потому что море зовет меня, я — сын голубого безбрежного моря.

__________

М. Де-Мар

ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС

Рассказ из жизни немецкого моряка 

Из Нью-Йорка отходила в Бремен «Виктория» — один из океанских пароходов «Северо-Германского Ллойда». Я был молод, здоров, вынослив; скитанья на чужбине закалили меня и приучили не отказываться ни от какой работы. И среди матросов «Виктории» у меня были знакомые, при помощи которых мне не представилось особых затруднений устроиться на судне в качестве простого матроса, нанявшегося на один рейс И обязанного исполнять все самые черные судовые работы.

Что за беда!

Лишь бы добраться домой, в далекую Россию.

Не буду рассказывать о том, как проходит в наши дни путешествие па гигантском океанском пароходе, совершающим рейс между Старым и Новым Светом в каких-нибудь пять суток. Не стану описывать и жизнь команды на таком судне. Я хочу рассказать только об одном эпизоде из этого рейса. О том, как поздней ночью, когда мы подходили к берегам Европы, «Виктория» вынуждена была на несколько минут прервать свой стремительный бег, потому что на судне пронесся леденящий крик:

— Человек за бортом!

* * *

Рядом с отведенной мне в помещении для матросов койкой висела другая, которую занимал старый моряк, Фред Бурграф, проплававший на судах всех наций и по морям и океанам всего мира добрых тридцать лет.

С ним я особенно сошелся, во-первых, потому, что добродушный старик отнесся с участием и какой-то своеобразной, суровой ласковостью ко мне, случайному и неопытному матросу; во-вторых, потому, что это был единственный человек на всем судне, который мог вымолвить несколько десятков фраз по-русски: в старые годы он частенько навещал Ригу, Либаву и Кронштадт и научился кое-как, с грехом пополам, неимоверно коверкая слова, говорить по-русски.

— Ню, ти, русски малхадой шилавэк, — добродушно хлопал он меня но плечу мозолистой рукой. — Шиво твоя галава падаит в твои шилудок. Нишиво, не бойси. Всио переменит себе, х-харашо будить...

Но, понятно, старику было трудно управиться с тем небольшим запасом русских слов, который был в его распоряжении, и обыкновенно все наши беседы происходили на немецком языке.

Не знаю, почему именно, но уже на второй день нашего пребывания на борту «Виктории» мой старик разоткровенничался со мной, как с близким, своим человеком и поведал мне о своих планах и намерениях на будущее:

— Баста, довольно, — говорил он. — Сыт я морем по горло. Пора и честь знать, пора на покой, старым костям отдых дать. Ведь послушай. В молодости на все легко смотришь. А шутка сказать, я тридцать лет плаваю.

«Как уцелел до сих пор, сам не знаю. О ком не вспомню из старых товарищей — утонул, утонул, утонул. Того волной с палубы смыло. Тот с перевернувшимся ботом ко дну пошел, этот с безвести пропавшим бриком или барком тоже безвести пропал, значит, потонул... Сколько было их и где они теперь.

Ну, а кто уцелел, тот давно мертвый якорь бросил, на твердой земле сидит. Один сторожем на маяке служит, лампы чистит. Другой кабачек для матросни открыл, денежки загребает. Третий в инвалидном доме свою койку повесил, ничего не делает, только трубку курит. Что же я-то буду мыкаться по белу свету! Нет, довольно, это мой последний рейс.

Общество дает мне пенсию. Шестьдесят марок. Конечно, не золотые горы. Но с голоду не пропадешь. Да я кое-какие сбережения сделал, есть-таки кое что в сберегательной кассе. Может, местечко какое подвернется. А нет, так и не надо: поселюсь с дочкой, буду се беречь, хранить...»

— У вас, Фред, дочка есть?

Старик пожевал губами, полез за пазуху, долго рылся в кармане, вытащил оттуда целый пакет.

— Вот посмотри, молодец. Что же. Мне нечего стыдиться дочурки своей. Вон она какая выросла.

И старик с гордостью и нежностью протянул мне большой фотографический портрет. Я взглянул и невольно залюбовался: фотография, сделанная довольно неумелой рукой, изображала молодую девушку, цветущего здоровья, русоволосую, красавицу в полном смысле этого слова.

— Что. Какова, — самодовольно смеялся старик. — Хороша. Нет, правда. Шестнадцать лет девочке в январе стукнуло. Время-то, время летит как. Давно ли под стол пешком путешествовала, а теперь... Ишь, голову как держит. Сама себе цену знает, прямо в глаза людям смотреть может, потому что своего старика отца не стыдится, даром, что простой матрос я.

И старик, бережно взяв из моих рук фотографию, еще бережнее упаковал ее в мягкую шелковую бумагу и укладывал в карман с тихой и ласковой отцовской улыбкой.

Не очень много времени потребовалось мне на то, чтобы узнать все подробности об Эльзе, как звали дочку старого моряка. Да и ничего особенного не было в ее молодой жизни: осталась сиротой после матери на девятом году, училась в городской школе Альтоны, теперь кончает курс женской учительской семинарии, и ей уже обещано место городской учительницы в той самой школе, где она когда-то училась. И живет Эльза в одном из старых кварталов старого матросского гнезда, Альтоны, у старухи-тетки, имеющей собственный крошечный домишко. Любит и бережет девочку тетка, как зеницу ока, никуда без себя ни на шаг не пускает.

— Оно и лучше, — ухмылялся старик. — Теперь народ аховый пошел. И то старуха писала: пристают к девочке на улице.

«Один сманивает в театр поступить, артисткой сделаться, золотые горы сулит. Другой так, попросту, липнет, голову вскружить хочет.

Да нет, дудки. «Хорошая матросская кровь в жилах моей дочки течет. Кровь не лодырей, не прожигателей жизни, не тунеядцев, а кровь целых поколений людей, честным и тяжким трудом добывавших себе свой кусок хлеба.

Может быть, смешно так говорить, но говорю-то я то, что думаю, а думаю я, что если бывают на земле святые женщины, то мать моей Эльзы была святой. А Эльза — вылитая мать. Схожи, как две капли воды.

Вот вернусь к Эльзе. Недолго до конца экзаменов осталось ждать. Пусть летом отдохнет девочка, а с осени опять за дело. А я около нее. Итак до смерти...»

* * *

К первому завтраку пассажирам первого и второго класса лакеи разносят только что