Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

После войны вернулся к преподаванию. В 1919 году избран мэром пролетарского района Степни в Лондоне, а в 1922 году – членом палаты общин. Служил личным парламентским секретарем лидера лейбористов Джеймса Макдональда, в 1924 году занял пост заместителя военного министра в его недолговечном кабинете. Вернулся в правительство в 1930 году на пост канцлера герцогства Ланкастерского, а затем министра почты. Лидер лейбористской партии с октября 1935 года. Выступал против политики умиротворения агрессоров. После отставки Чемберлена в 1940 году вошел в коалиционный кабинет во главе с Черчиллем. Занимал посты лорда-хранителя малой печати, министра по делам доминионов, заместителя премьер-министра (1942–1945), лорда-председателя Совета.

Старожилы конференции присматривались к новым британским лидерам. Трумэн напишет: «Новым премьером был Климент Эттли, а с ним как министр иностранных дел приехал Эрнст Бевин… Эти двое в сопровождении сэра Александра Кадогана, постоянного заместителя министра иностранных дел, заехали ко мне в „маленький Белый дом“ вскоре после прилета из Лондона. Главной целью визита было представление Бевина… Эттли обладал глубоким пониманием мировых проблем, и я знал, что наши совместные усилия будут продолжены».

Молотов тоже приглядывался к новому коллеге и партнеру по переговорам на годы вперед – Бевину. Это был колоритный профсоюзный лидер.

Послу Громыко Бевин откровенно не понравился: «Его отличало прежде всего то, что он далеко не всегда давал себе труд придерживаться норм, принятых в общении между иностранными деятелями, тем более в дипломатической среде. Бевин, видимо, считал, что простое происхождение, а он был выходцем из низов, ему все это позволяет…

Из общения с Бевином во время Потсдамской конференции и последующих встреч у меня сложилось мнение, что он совсем не силен в истории. О ней как о науке он имел смутное представление, о чем говорил и сам. Однажды Бевин признался:

– Хотя мне самому приходится непосредственно заниматься историей и дипломатией, однако книг по этим вопросам я почти не читал и, наверное, не буду читать.

Его лексикон представлял собой нечто среднее между изысканной речью чопорного джентльмена из Оксфорда и бранным жаргоном лондонского мусорщика, дочь которого обучал говорить по-английски полковник Хиггинс в пьесе „Пигмалион“ Бернарда Шоу. Я даже сравнивал его про себя с русским ухарем – купцом времен Кустодиева. А если Бевин и старался держаться в рамках корректности, то чувствовалось, что он боролся с соблазном все же дать волю словам из своего привычного набора колючих фраз».

На разницу Бевина с его предшественником обратил внимание и Трояновский, который вскоре станет помощником Молотова: «Бевин действительно сохранил замашки профсоюзного босса, прошедшего школу тред-юнионистских схваток. Конечно, это был большой контраст по сравнению с аристократизмом и элегантностью прежнего министра иностранных дел Энтони Идена».

С появлением Эттли и Бевина стиль работы британской делегации заметно изменился, став, по словам Хейтера, которому предстояло возглавить английское посольство в Москве, «более деловым»: «Новые министры, менее искушенные во внешней политике и потому менее уверенные в том, что досконально знают факты, проводили ежедневные встречи с советниками, интересовались вопросами, которые могут возникнуть в течение дня и читали всевозможные отчеты». Новый глава английского МИДа «излучал уверенность и личную силу… С самого начала Эттли почти полностью доверил ему ведение переговоров, и он включился в дело с уверенностью в себе и с мастерством, которые удивили многих».

А Громыко подметил: «Эттли не обладал прямотой и категоричностью суждений Бевина. Он – тоже выходец из рабочей среды – представлял английскую школу деятелей со свойственными им манерами и своеобразным тактом… Однако употребляет он тот же политический язык, что и Черчилль. Прогнозы нашей делегации подтверждаются: все считали, что если лейбористы придут к власти, то политика Англии останется, по существу, той же, которую проводило и правительство консерваторов…

Между прочим, до этого лидеры лейбористов – Эттли и Бевин – произносили немало добрых слов по адресу Советского Союза, говорили о гибели его людей и материальных потерях, понесенных им в войне. В Потсдаме же они – новые премьер и министр иностранных дел Англии – на такие слова более чем скупились. Лексикон становился иным. Уже подули холодные ветры, они дошли и до Потсдама».

Первая после перерыва встреча трех лидеров – уже в новом составе – состоялась в 22.15 в Цецилиенхофе.

Встреча была короткой – Эттли еще нужно было прийти в себя и полностью войти в курс дела. Молотов коротко доложил о заседании министров иностранных дел, состоявшемся 25 июля.

Затем Сталин в удивительно мягком тоне высказал свои претензии в отношении обстоятельств появления Потсдамской декларации:

– Я хотел сообщить, что мы, русская делегация, получили новое предложение от Японии. Хотя нас не информируют как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии, однако мы считаем, что следует информировать друг друга о новых предложениях.

Текст японского письма был озвучен: «13 июля посол имел честь представить предложение японского правительства о направлении князя Коноэ в Москву. Он получил ответ советского правительства, которое не видело возможности дать определенный ответ, потому что не было сделано никакого конкретного предложения. Чтобы уточнить этот вопрос, он сообщал следующее: миссия князя Коноэ состояла в том, чтобы просить советское правительство принять участие в качестве посредников для прекращения нынешней войны и передать исчерпывающую позицию японской стороны. Князь Коноэ также будет уполномочен вести переговоры в отношении советско-японских связей во время войны и после войны».

В этот критический для империи момент японское правительство было уже готово идти на удовлетворение любых требований СССР, в том числе территориальных. Сталин это знал, но не собирался отказываться от союзнических обязательств.

– В этом документе ничего нового нет, – продолжил он. – Есть только одно предложение: Япония предлагает нам сотрудничество. Мы думаем ответить им в том же духе, как это было прошлый раз.

– Мы не возражаем, – отозвался Трумэн.

Согласился и новый британский премьер. И заверил:

– Хотя события, которые имели место в Англии, помешали работе конференции, однако мы готовы быть здесь сколько угодно и заниматься любыми вопросами.

Сталин напомнил:

– Вопрос о допуске в Организацию Объединенных Наций Италии и других стран обсуждался на предыдущем заседании Большой тройки. Однако, как было здесь сообщено, у министров иностранных дел сложилось различное впечатление от результатов этого обсуждения.

Трумэн попросил взять слово по этому вопросу Бирнсу.

– На совещании трех министров иностранных дел советская делегация заявила, что, насколько она помнит, делегация США приняла ее предложение, – туманно начал госсекретарь. – Английская делегация предложила, чтобы мы включили в число стран, вступление