Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

права голоса в отношении ее будущего. Натурализация была возможна после десяти лет проживания и подтверждения ассимиляции, но это было крайним исключением из правил и категорически не поощрялось властями. Недостаточный доход, проблемы с алкоголем и даже автомобильные аварии служили основаниями для отказа. Отсутствие положения о двойном гражданстве стало дополнительным препятствием, поскольку многие мигранты не хотели полностью разрывать связи с родной страной. В период с 1973 по 1986 год 900 тысяч жителей Турции получили право на натурализацию, но только 8 тысяч подали заявки11. Вероятность натурализации югославских мигрантов в Бельгии была в три раза выше, чем в Германии12. Дети мигрантов, поселившихся в Германии, рождались и оставались иностранцами, как, в свою очередь, и их дети.

Федеративную Республику широко провозглашали demokratischer Rechts- und Sozialstaat (демократическим государством всеобщего благосостояния, основанном на верховенстве закона). Для гастарбайтеров она не была ни демократической, ни тем более социальной. В 1960-е годы налоги на их заработную плату и потребление приносили государству в десять раз больше дохода, чем оно тратило на них. Другими словами, итальянские и турецкие рабочие не только строили “фольксвагены-жуки” и перелопачивали уголь, но и оплачивали немцам пенсии и школы. По оценкам, иностранные жители Мюнхена обеспечили четверть всех пенсионных пособий, выплаченных городом в 1970 году13. Когда же дело доходило до собственных нужд мигрантов, они оказывались в самом низу пищевой цепочки. Драгоценные муниципальные квартиры и детские сады сначала доставались немцам.

К началу 1980-х годов многие немецкие города на словах поддерживали интеграцию. Тем не менее, когда их просили поддержать Неделю дружбы или освободить местное футбольное поле на пару часов, внезапно не оказывалось ни денег, ни места14. Контраст по сравнению с обращением с 3 миллионами этнических немецких иммигрантов (Aussiedler), прибывшими из Восточной Европы в 1980-е и 1990-е годы, был разительным. До 1989 года большинство из них приезжало из Польши, а затем из бывшего Советского Союза. Как граждане они были обласканы хорошо отлаженной машиной государственных чиновников и социальных работников, которые встречали их на вокзале, организовывали им интенсивные языковые курсы, вручали щедрый стартовый пакет, расставляли мебель и находили им работу. Для детей таких иммигрантов даже удавалось найти места в детских садах, которые официально были заполнены15.

“Мы просили рабочих, а приехали люди”

У “гостей” было много лиц. Это были врачи из Стамбула, крестьяне из Калабрии, ремесленники из Португалии и студенты из Ирана. Ярлык “гастарбайтер” прижился в средствах массовой информации и повседневной речи, отражая и укрепляя восприятие мигрантов как однородной группы. Разнообразие их биографий и опыта игнорировалось. В 1965 году, например, уже 36 % всех греческих мигрантов составляли женщины, однако среди приехавших из Турции женщин было только 13 %. Пару лет спустя в Кёльне выяснилось, что из всех женатых мужчин-греков живут вместе со своими женами 56 %, а из турок – только 13 %16. Среди тех, кто пересек Босфор, помимо этнических турок были алавиты и курды. Вопреки широко распространенному мнению, первые группы турецких мигрантов были наиболее (а не наименее) квалифицированными из всех групп, с лучшим образованием и навыками, нежели итальянцы и испанцы, которые, как правило, происходили из сельской местности. Многие из турецких мигрантов были ремесленниками, портными и опытными горняками. У женщин было образование, и они могли работать на фабриках электроники и текстиля. Некоторые из них были врачами, как, например, доктор Пала, которая на первую зарплату купила себе “фольксваген-жук” и поехала из Гамбурга в Альпы кататься на лыжах. Ее коллега-мужчина состоял в местном парусном клубе и владел собственной лодкой.

В эти первые несколько лет большинство турецких мигрантов прибыли из Стамбула и близлежащего региона Мраморного моря. Они были городскими, образованными и светскими людьми. Германия пользовалась у них положительной репутацией отчасти благодаря тому, что сражалась бок о бок с Османской империей в Первой мировой войне. Некоторые учили немецкий в школе. Вспоминая свое прибытие в середине 1960-х годов, турецкий врач и его жена сказали: “…на самом деле не было ничего странного или необычного… ну, мы были поражены множеством автомагистралей… порядком и тем, что всегда есть вода. Но в остальном ничего такого. Никаких проблем”17. Лишь в конце 1960-х годов баланс сместился в сторону мигрантов из сельской Анатолии, которые были более религиозными и в большинстве своем необразованными, что породило немецкий стереотип “турка”.

Затем последовали иностранные студенты, численность которых в крупных университетах доходила до 10 % и которые в основном приезжали из Ирана, Греции и Египта. Одним из них был Бахман Тагизаде, который прибыл в 1958 году из Тегерана изучать гражданское строительство и остался работать по специальности в железнодорожной компании. Он был из тех немногих иностранцев, которые натурализовались после демонстраций против шаха и угроз во время своего визита домой. Немецкое гражданство требовало узнаваемого личного имени. В 1988 году Бахман стал Джоном: у него всегда была слабость к Джону Уэйну, герою вестернов18.

Трудовые мигранты прибывали тремя путями: через государственные схемы найма (особенно из Турции и Греции), через личное предложение о работе и консульскую печать или незаконно, въехав в страну по отпускной визе, а затем оставшись работать (по оценкам профсоюзов, в начале 1970-х годов таких лиц было около 100 тысяч). Большинство рабочих мест для них было в угольной и сталелитейной промышленности, автомобилестроении и строительстве.

В ознакомительном буклете 1966 года новобранцам на их родном языке рассказывалось, чего ожидать в Германии. “Привет, Мустафа! / Привет, Марио! / Привет, Хосе! / Привет, Спирос! Мы хотим быть хорошими друзьями. Мы сограждане не только во всем мире, но и в этой маленькой Европе, которую мы стремимся восстановить вместе в мире просто потому, что все мы друг другу родные”. “Вы иностранец, но не чужой. Мы все сидим в одной лодке”. В буклете говорилось о перспективе долгосрочного будущего. При наличии упорства и некоторой гибкости приехавшие наверняка добьются успеха и “не останутся навсегда иностранцами или гостями”, а будут приняты как “равноправные и уважаемые сотрудники”19. Основным автором буклета был не немец, а Джакомо Матури, молодой юрист из Северной Италии, который работал с мигрантами сначала в католической Caritas, а затем в немецких компаниях и давал советы многим тысячам своих соотечественников в специальной программе на Западногерманском радио (WDR).

Реальность оказалась несколько иной. Гастарбайтерам поручали самые грязные, опасные и плохооплачиваемые работы. Случаев дискриминации было слишком много, чтобы их перечислять. “Четырехдневный период обучения, а затем сборочная линия, переноска камней и тяжелые грузы” – так исследование, проведенное в Кёльне в 1967 году, подытожило общий подход к гастарбайтерам. “Немцы, – продолжало оно, –