Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

overcome” в честь Анджелы Дэвис, американской активистки за гражданские права, которую почитали в ГДР. Они обсуждали тексты о гонке вооружений Вайцзеккера и американца Лайнуса Полинга, который удостоился уникальной чести получить две Нобелевские премии: одну – по химии, а другую – за мир, за свою кампанию против ядерного оружия151.

Bausoldaten составляли менее 1 % в каждом призыве, но их влияние намного перевешивало их небольшое число. Однако их работа в церквях и молодежных группах сделала их рупорами оппозиции в ГДР, которая питала движение за мир в 1980-х годах. До того как стать пастором-диссидентом в Восточном Берлине, Райнер Эппельман был отказником совести; в 1966 году он провел восемь месяцев в тюрьме за отказ принести клятву послушания. По сладкой иронии истории, именно Эппельман в 1990 году свернул армию Восточной Германии в качестве министра разоружения и обороны в последнем правительстве перед воссоединением. Хансйорг Вайгель родился в Хемнице в 1943 году. Его бунт против отца-нациста изначально сделал его образцовым социалистом. Он даже вызвался стать пограничником. Религиозное обращение заставило его в 1963 году сложить оружие. В 1970 году он был избран в церковный совет небольшого саксонского городка Кёнигсвальде. Четыре года спустя он возглавил там молодежную работу и организовал первый из многих семинаров по вопросам мира152.

От критики милитаризма со стороны Bausoldaten до требования демократических прав был один небольшой шаг. Сама концепция службы “с винтовкой в руке” в эпоху ядерного оружия стала бессмысленной, утверждала группа в анонимном письме протеста в 1985 году. Ее участники требовали полного равенства между гражданской и военной службой, включая “растущую демократизацию командного принципа”. Они хотели, чтобы их собственные избранные делегаты представляли их интересы в армии. В конечном счете военная служба должна быть добровольной, оставляя на усмотрение граждан, как они хотят служить своей стране153. Этот выбор придет, но не раньше, чем исчезнет сама ГДР.

Я отказываюсь!

В Западной Германии в 1960-х и 1970-х годах вопрос совести и альтернативной службы стал испытательным полигоном для морального направления общества в целом. Гражданская служба стала означать саморазвитие, социальную заботу и живую демократию. Число Zivis (Zivildienstleistende), отказников, проходящих гражданскую службу, резко возросло, и шестнадцать – двадцать месяцев альтернативной службы превратились в жизненный этап для нового поколения западных немцев, который делал из них граждан точно так же, как и армия якобы “делала мужчин” из своих новобранцев. В 1982 году был зафиксирован 500-тысячный отказник от военной службы по убеждениям.

Конституция прямо заявляла, что никого нельзя принуждать против совести взять оружие, однако она не уточняла, что такое совесть и как ее будут проверять. В течение следующих четырех десятилетий совесть была предметом перетягивания каната между государством, судами, церквями и общественными движениями.

Одно разногласие касалось ее глубины. Должно ли применение оружия всегда вызывать у человека кризис совести (“универсальная” позиция) или достаточно было тревожиться из-за перспективы конкретной войны, такой как ядерный конфликт, или необходимости направить ружье на своих кузенов в Восточной Германии (“конкретная” позиция)? Закон об армии 1956 года (пункт 25) занял первую позицию. Однако “конкретная” точка зрения не осталась без поддержки, и не только среди участников сопротивления войне. Молодой христианский демократ Хайнер Гайслер в 1960 году написал на эту тему докторскую диссертацию по юриспруденции – он дослужился до воинственного партийного секретаря CDU в 1980-х годах, прежде чем возвыситься до роли Йоды, как его прозвали в старости за внешность и мудрость. Гайслер защищал отказ от военной службы по соображениям совести как источник силы демократического государства и утверждал, что положение конституции одинаково охватывает и конкретных, и абсолютных отказников. Те и другие пришли к общему выводу по одной и той же причине: “не убий” в данной конкретной ситуации. Это было все, что имело значение. И если между этими двумя группами нет разницы, с ними нужно обращаться одинаково: таким образом, закон об армии нарушал конституцию.

К аналогичному выводу пришел, возможно, самый выдающийся юрист своего поколения Эрнст-Вольфганг Бёкенфёрде, который был одновременно социал-демократом и, как ученик Карла Шмитта, твердым защитником государства. С этой точки зрения, следуя Гегелю, государство опиралось на этику и мораль граждан, которые, в свою очередь, признавали государство гарантом своей свободы. Отвержение конкретных возражений как неуместных принижало определенные типы совести и, таким образом, нарушало целостность самого государства. К 1985 году Бёкенфёрде заседал в Конституционном суде. Конституция, по его словам, защищает свободу совести в целом, независимо от того, какую форму та принимает. Более того, проверялась не совесть в абстрактном смысле, а отказ от военной службы по соображениям совести, то есть решение, ею продиктованное, а решение по определению принималось в конкретной ситуации. Бёкенфёрде не удалось поколебать убежденность своих коллег, но его особое мнение нанесло существенный ущерб господствующим установкам154.

Поиск “абсолютных” критериев имел глубокие последствия. За четырнадцать дней до прохождения военной службы отказники по убеждениям должны были представить письменное обоснование своих доводов, которое служило основой для устного допроса в трибунале под председательством представителя министерства обороны. Окончательное решение оставалось за народными заседателями, проводившими экспертизу. Этот процесс неизбежно сравнивали с испанской инквизицией, что было преувеличением, но зерно истины в этом сравнении все же имелось. Чтобы выдать сертификат, трибунал должен был быть убежден в глубине и искренности этических проблем кандидата. Давнее членство в церкви, секте или пацифистской организации в данном случае работало в его пользу. С другой стороны, внезапное обращение или перерыв в карьере могли легко быть использованы против кандидата. В случае с автомехаником, ставшим социальным работником, смена места работы рассматривалась не как доказательство его искренности, а как доказательство его “неустойчивости” (Unausgeglichenheit). Заявки других отклонялись, потому что те состояли в стрелковом клубе. Некоторые трибуналы ожидали, что отказники будут догматичными, другие видели в этом признак схематизма и, следовательно, неискренности155.

Совесть должна была быть представлена как часть личности связно и убедительно. Внутренний голос должен был высказаться, и это требовало как эмоционального, так и интеллектуального ответа. Недавние авторы отмечают, что в последние годы страдания становятся все более важной лакмусовой бумажкой в политике предоставления убежища и социального обеспечения во многих частях мира156. Однако политика сострадания началась не с наших собственных неолиберальных времен. Увлечение сочувствием восходит к эпохе Просвещения. Выше мы неоднократно видели, как выражение страданий сыграло решающую роль после войны, особенно для изгнанников.

Трибуналы для лиц, отказывающихся от военной службы по соображениям совести, создавали новое пространство для эмоциональных доводов. Если ношение оружия вызывало у кого-то экзистенциальный кризис, даже тогда, когда его собственная страна подверглась нападению,