Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

если оставить в стороне моральные вопросы, то как они смогут собирать урожай или управлять местной фабрикой без них? В 1945 году изгнанные нередко сразу же разворачивались, пытаясь вернуться к своим домам и соседям в Судетах или Померании. Немецкие церкви умоляли союзников позволить им присоединиться к сбору урожая. Вместо этого перемещения превратили оживленные приграничные районы в бесплодные призрачные зоны.

Для тысяч обещанный Потсдамом “порядок” означал порядок в лагерях. Девизом, которым приветствовали немецких заключенных в лагере Линцер-Форштадт в Южной Чехии, было “Око за око, зуб за зуб” (Oko za Oko, Zub za Zub). В Болеславце (Бунцлау) более тысячи мальчиков содержались в качестве подневольных рабочих. Пытки, изнасилования и недоедание были обычным явлением. В сентябре 1946 года британский депутат от лейбористской партии Ричард Стоукс получил доступ в несколько чешских лагерей. Вернулся он с душераздирающим рассказом. Заключенные получали “750 калорий в день, что ниже бельзенского уровня”, отметил он, при этом сравнение игнорировало те 50 тысяч человек, которые умерли от голода, жажды и болезней14.

После декабря 1945 года выселения стали более “организованными”. Благодаря советскому давлению на чехословацкое правительство люди получили предварительное уведомление о своем переводе и норму провоза багажа – 50 килограммов на человека. Неизбежно поезда привлекли и множество “неофициальных” пассажиров, которых не было в списке, но для которых отъезд был единственной альтернативой голодной смерти. Власти, например, задерживали “официальных” высланных, особенно молодых мужчин, для содержания их в качестве подневольных рабочих. Те, кто находился в поездах, страдали от обморожений и голода. И только зимой 1946–1947 годов Великобритания и Соединенные Штаты наконец выступили против тех высылок, которые они сами санкционировали. Разворот произошел отчасти в ответ на растущее число откровенных свидетельств людей, подобных Стоуксу, которые жаловались на нарушения прав человека, а отчасти потому, что поток голодающих и больных беженцев в итоге заполнил оккупационные зоны этих стран в Германии. Международное окно для крупномасштабной высылки закрывалось. Для Венгрии, которой удалось изгнать лишь четверть из примерно полумиллиона этнических немцев, было уже слишком поздно. Это была единственная центральноевропейская страна, откуда большинство немцев не было выселено.

“Странные и чуждые элементы”

По сравнению с потоком немцев с востока число беженцев, пытавшихся добраться до Европы в недавнем прошлом, было всего лишь ручейком. В 1950 году каждый шестой человек, живший в Западной Германии, был изгнанником, а в небольшой Восточной Германии – каждый пятый. Но такие усредненные значения недооценивают тот гуманитарный кризис, с которым столкнулись регионы, принявшие наибольшее количество людей: жители Восточной и Западной Пруссии, прошедшие через замерзшую Балтику, оказались в основном в Шлезвиг-Гольштейне (британская зона) и Мекленбурге-Передней Померании (советская зона), где в 1949 году изгнанные составляли 33 и 43 % населения соответственно; судетцы пересекли границу с Баварией (американская зона; 21 %). Французская зона находилась дальше на запад и не впускала мигрантов, которые в итоге здесь составляли всего 5 % населения15.

Комиссар по делам беженцев Evangelisches Hilfswerk, главной протестантской благотворительной организации, в 1946–1947 годах объезжал лагеря Западной Германии. Его отчеты дают представление как о серьезности ситуации, так и о разнообразии местных условий и мер реагирования. Тысячи людей прибывали каждый день в баварский лагерь через чехословацкую границу. Не хватало кроватей, и не было даже туалета, только ведро за занавеской. Комиссар по делам беженцев чувствовал, что местные власти игнорируют проблему, надеясь, что она решится сама собой. Мэр Фурт-им-Вальда сказал ему: “Да нас[ра]ть я хотел на всех этих беженцев”. Сотрудник католической миссии Caritas сообщил об аналогичном отсутствии сострадания. Прибывали поезда, переполненные переселенцами с востока, причем некоторые из них “были полусумасшедшими от голода и… ползали на четвереньках по путям, выпрашивая еду”. Однако некоторые местные жители отвечали: “Было бы лучше, если бы они остались дома, даже если [советская] оккупация такая тяжелая… нам самим плохо… зачем они приехали к нам?”16

В Восточной Фризии и Ольденбурге на севере прием был не теплее. В Кампене стариков и младенцев поместили в хижины Ниссена (сборные полуцилиндрические строения из листового металла для солдат), но кроватей не хватало, и многим приходилось спать на кучках соломы на цементном полу. Местный фермер убрал оттуда электрическое освещение и вместо этого использовал проводку для своих хозяйственных построек. Никто не привозил людям торф, чтобы согреться. “Фермер даже отказывает им в питьевой воде, и им приходится носить воду из канавы”. Этот фермер, как отметил комиссар по делам беженцев, был главой местной протестантской общины. В Ольденбурге, в Нижней Саксонии, беженцев поместили в лагерь, где до недавнего времени размещались члены Reichsarbeitsdienst, нацистской службы труда. Еда была “плохой и дорогой”, а все кровати “были украдены фермерами”. В Альтене, небольшом городке в Вестфалии с живописным средневековым замком, шестьдесят беженцев предпочли остаться в лагере, потому что местные жители предлагали им только пустые комнаты в домах без какой-либо мебели17.

Ситуация, которую комиссар обнаружил в Рейнской области, была более обнадеживающей. В Хильдене муниципалитет проявил “добрую волю”. Было пять лагерей на 300 человек, “в хорошем состоянии”. Помещения отапливались, работала общественная столовая. В Золингене в лагере проживало 96 взрослых и 54 ребенка. В зале было холодно, но, по крайней мере, там было две печи. Общая еда была “хорошей и бесплатной”. Раздавали одежду и обувь из иностранных пожертвований. Дети получали молоко от квакеров из-за рубежа. Был даже детский сад18.

По общему признанию, Северному Рейну-Вестфалии пришлось принять лишь часть беженцев, хлынувших в Нижнюю Саксонию и Шлезвиг-Гольштейн. С другой стороны, этот более промышленный и урбанизированный регион также понес гораздо более серьезный ущерб от войны. Люди здесь могли дать гораздо меньше, чем фермеры на севере, чьи дома и хозяйство были почти не затронуты. Немцы, которые сами пострадали от бомбардировок, проявили большее сочувствие к изгнанным, чем те, чьи дома уцелели. В конце концов, как и эвакуированные, пострадавшие от бомбежек тоже были переселенцами. Кроме того, с конца XIX века этот регион был домом для шахтеров из Польши. Жизнь бок-о-бок с мигрантами воспринималась как нормальное явление. Некоторые лагеря в Рейнской области уже были подготовлены для эвакуированных из близлежащих городов. В таких местах беженцы с востока присоединились к существующим сетям благотворительности и заботы – местная католическая молодежь даже устраивала светские вечера в лагере в Дюлькене. Гисен был транзитным лагерем для беженцев, откуда их распределяли по частным домам по всему округу. Руководила лагерем организация Hilfswerk с большим количеством добровольцев. Его сердцем и душой была жена пастора Скрибы, мать десяти детей. Что характерно, ее собственный дом разбомбили19.

В советской зоне ситуация в