Читать книгу - "Схватка за Амур - Станислав Федотов"

– Ваше высокопревосходительство, вы, конечно, знакомы с моей докладной запиской, по поводу которой его императорское величество назначил мне аудиенцию?

– Natьrlich, батенька, natьrlich[91]. – Пруссак по происхождению, даже внешне выглядевший как типичный прусский офицер – прямая спина, строгая выправка, усы с приподнятыми кончиками на слегка удлиненном лице, водянисто-голубые глаза, – Фридрих Вильгельм Ремберт фон Берг, всю сознательную жизнь прослуживший в русской армии, ставший с легкой руки Кутузова Федором Федоровичем, в своей речи иногда забавно сочетал эти две свои ипостаси. – Was wollen Sie damit sagen?[92]

– Меня интересует ваше мнение о наших выводах относительно границы России с Китаем.

– Должен вас betrüben[93], дорогуша: мое мнение останется неизменным, пока не будет принят anderer Standpunkt[94]. – Генерал ткнул пальцем в потолок. – Я солдат, а солдат должен подчиняться приказам сверху.

Николай Христофорович и в самом деле огорчился:

– Я тоже солдат, ваше высокопревосходительство, однако убедился, что был не прав, и теперь буду доказывать новое убеждение. Кому угодно, даже государю императору.

– Von mir aus[95], батенька, um Gottes willen![96].

С тем и расстались. Николай Христофорович облачился в парадный мундир, украшенный немногочисленными орденами, и отправился в Зимний дворец.

Император принял его немедленно, едва подполковник появился в приемной; он словно ждал этой встречи. А может быть, и ждал, подумал Николай Христофорович, входя вслед за секретарем в кабинет на третьем этаже дворца, столько копий уже сломано вокруг треклятой границы, ему, должно быть, это до смерти надоело.

– Подполковник Генерального штаба Ахте, ваше императорское величество, – доложил секретарь и вышел.

Николай Павлович стоял у окна, глядя на Дворцовую площадь. На звук открывшейся двери он повернулся, солнце осветило его, и Ахте удивился, увидев пожилого человека с осунувшимся лицом и большими мешками под глазами. Ему прежде не доводилось вживую лицезреть императора – только на портретах, и он почему-то никогда не задумывался, что государь тоже живой человек и, как всякий человек, с годами не молодеет и даже не сохраняется, а стареет и, вполне может быть, много быстрее, чем простые люди, ибо на плечах его лежит тяжелейший груз государственных забот, переложить которые на кого-либо другого он просто не имеет права.

– Ваше императорское величество, – склонил голову подполковник.

– Ну, здравствуй, Ахте, – сказал император так, словно давно мечтал с ним встретиться и вот, наконец, дождался. Николай Христофорович не понял смысла скрытого за приветствием обращения на «ты» – то ли это знак особого расположения, то ли, наоборот, пренебрежения и недовольства. «Ну да ладно, – подумал он, – там видно будет». А император указал на стул перед столом: – Садись и рассказывай. Донесение твое я прочитал, похвальное о тебе письмо Муравьева – тоже. Теперь хочу от первого лица услышать и удостовериться в том, что пограничный вопрос с Китаем положительно решен.

– Он еще не решен, ваше величество, но почва для переговоров с китайцами подготовлена. Тем более что сам Китай скрупулезно соблюдает условия Нерчинского договора. Амурская экспедиция Невельского с одной стороны и наша Забайкальская экспедиция – с другой в этом убедились неоднократно. Я покажу вам карту, государь. – Ахте вынул из кожаной папки, принесенной с собой, сложенный несколько раз плотный лист и развернул его на столе. – Вот, смотрите. Каменные горы, названные в трактате, не доходя Охотского моря верст триста, круто сворачивают на юг, далее идут хребты Джагды, Туранский, Буреинский, выше устья Сунгари горы пересекают Амур и, по всей вероятности, уходят к Корее. Левобережье Амура за этими горами должно принадлежать России по трактату. Правобережье, по крайней мере, севернее озера Кизи, досконально обследованное Амурской экспедицией, которая доподлинно выяснила, что китайцев там никогда не было, – тоже. От Уссури до моря пока что ничья территория. Но генерал-губернатор Муравьев и капитан Невельской совершенно правы: Россия имеет все шансы занять эти земли, пока до них не добрались колониальные империи – Англия или Франция…

Император слушал горячую речь подполковника, склонясь над картой, водил по ней тупым концом карандаша, прослеживая течения рек и направления хребтов, удовлетворенно кивал и слегка улыбался в усы. Когда Николай Христофорович закончил, он распрямился, бросил карандаш и молча отошел к окну, о чем-то размышляя. Подполковник видел в окне верхушку Александрийского столпа с ангелом, освещенным заходящим солнцем, и ему показалось, что император захотел взглянуть именно на этого ангела. Николай Павлович действительно полюбовался золотой с солнечной стороны фигурой с крестом и повернулся к замершему в ожидании офицеру.

– Ты молодец, полковник! – негромко сказал он, возвращаясь к столу. – Да-да, молодец!

– Простите, но вы ошиблись, государь: я – подполковник.

– Ничего я не ошибся, – вдруг сердито сказал император. Но взглянул на вытянувшееся лицо офицера и усмехнулся. – С этой минуты ты – полковник. И «Владимира» получишь, третьей степени. И срочно подай Бергу список на награждение членов твоей экспедиции – чтобы провести одним указом. Хорошо поработали, хвалю!

– Служу царю и Отечеству! – вытянулся и щелкнул каблуками новоиспеченный полковник.

– Все бы так служили, – проворчал император. – А то, как глянешь окрест – только под себя и гребут. Нет, чтобы об Отечестве печалиться – куда там! – Покрутил головой и вдруг хитро глянул на Николая Христофоровича. – А что скажешь, полковник: правильно сделал Муравьев, что задержал твою экспедицию, не дал поработать на канцлера?

– Ваше величество, я работаю для вас и для России…

– Все так говорят, – отмахнулся Николай Павлович, – а ты от себя скажи, без пафоса.

– Я уверен, что и тогда пришел бы к таким же результатам. Только на два года раньше, – твердо сказал Ахте.

– Вот как? А мне почему-то кажется, что без данных Амурской экспедиции Невельского результаты твои могли быть противоположными.

2

В доме вахмистра Аникея Черныха поминали невинно убиенного сына Семена. Не третины, не девятины, не сороковины – никто не знал точный день его смерти, но если бы и знали – те дни давным-давно прошли, а до годовщины было еще очень далеко. Поминали 18 февраля, в именины – день святого покровителя младшего Черныха, Симеона Богоприимца. Как сказал отец Лазарь, священник Богоявленского собора, поминать можно каждый день ангела – а их у Семена тридцать один раз в году, – поэтому поставили в церкви свечи – «Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего Семена…» – и собрали стол в добротном казачьем доме.