Читать книгу - "Схватка за Амур - Станислав Федотов"

Екатерина Николаевна с улыбкой выслушала длинную тираду мужа и лукаво сказала:

– Конечно, ты прав, дорогой. Однако Геннадий Иванович показывает решительно обратный пример: нынешняя работа не только не меняет его, но наоборот – укрепляет в прежнем состоянии.

– Эт-то верно, – по-прежнему задумчиво сказал Муравьев, возвращая бумагу жене. – Пожалуй, надо будет направить Николая Христофоровича в Петербург: пусть сам доложит государю и Амурскому комитету о своих изысканиях. Нессельроде не посмеет его шугать, как Невельского: Ахте работал по его инструкциям. А от государя, глядишь, и награду получит – в чине повышение, а может, и орден. Да и от тебя, – Николай Николаевич искоса взглянул на Катрин, – отставить не помешает.

– Что?! – изумилась Екатерина Николаевна. – Ты ревнуешь?!

– А чего он к тебе глаза приклеил – оторваться не может? Я еще по его первому визиту заметил…

– А разве плохо, что твоя жена нравится видным мужчинам?

– Хорошо, когда это не выходит за рамки приличий, – сварливо отозвался муж. Однако под пристальным взглядом Катрин не выдержал выбранного тона и рассмеялся. Катрин вскочила, подбежала к нему и, как девчонка, повисла на его шее, целуя куда попало – в губы, пушистые усы, бакенбарды. Он обхватил ее двумя руками, прижал к себе, и несколько мгновений они стояли так, ощущая себя как одно целое. Потом он откинул голову, заглянул в ее блестящие от переполнявшей любви зеленовато-карие глаза и спросил: – А меня работа сильно меняет?

Катрин мягко высвободилась из объятий мужа и вернулась к столу.

– Что, все так плохо? – Николай Николаевич тревожно склонился над ней.

– Хорошего мало, – вздохнув, сказала Екатерина Николаевна. – Ты стал более нетерпим к возражениям, все чаще веришь слухам и даже сплетням и в результате отталкиваешь от себя верных людей… – Она сидела, глядя в стол, и не видела, как лицо мужа покрылось красными пятнами, а на лбу и щеках выступил пот, но все-таки что-то почувствовала и замолчала. Он резко выпрямился и отошел к окну, став к ней спиной.

– Продолжай, – сказал глухо, не оборачиваясь.

– Ты не сердись, Николя, и не обижайся. Кто тебе еще об этом скажет, если не я? Я тебя очень люблю и поэтому должна говорить правду. Могу продолжить, однако и сказанного достаточно. В тебе много хорошего, но власть, тем более такая, как у тебя – почти неограниченная, – быстро меняет человека и не в лучшую сторону, а я не хочу, чтобы мой любимый превращался в дракона.

– В какого еще дракона? – сквозь зубы спросил Николай Николаевич.

– Есть такая восточная сказка. Там человек, даже полный самых добрых намерений, получив власть, незаметно превращается в злобного дракона.

– Неужели я становлюсь драконом? – Муравьев повернулся к жене. Катрин взглянула и поразилась.

Фигура его на фоне солнечного окна показалась черной, но четко обрисовалась светом, как будто сама его излучала. Черный ангел, подумала она, восставший, но не падший. Падший становится демоном зла, а восставший хочет творить добро и творит так, как его понимает. Правда, где-то она читала, что, желая большого добра, можно совершить большое зло, если выбрать неверный путь, но откуда ей знать, какой путь верный, а какой – нет. Главное – не дать ему превратиться в дракона, или – падшего ангела.

Ее размышления прервал охладевший голос мужа:

– Ты же только что утверждала, что должна говорить правду, а теперь не решаешься?

– Нет-нет, – заторопилась Катрин. – Прости, я немного задумалась. На твой вопрос не так просто ответить… – Катрин снова задумалась, на этот раз на несколько секунд. Николай Николаевич терпеливо ждал. – Я бы сказала так: если ты будешь об этом помнить, ты не станешь драконом. Ну, а если забудешь – я напомню. Хорошо?

– Хорошо, – после паузы отозвался Николай Николаевич.

В голосе его Катрин не услышала ни радости, ни удовлетворения, и это ее огорчило. Как раз в этот момент на солнце набежало облако, и сияние черного ангела исчезло – муж сразу стал обычным человеком, и все в кабинете – малоинтересным и даже скучным. И это ее тоже огорчило да так, что к глазам подступили слезы.

– Да, забыл тебе сказать, – Николай Николаевич подошел к столу, зачем-то с места на место переложил бумаги: видимо, чувствовал себя неловко после столь странного разговора, – у нас сегодня обедают необычные гости – Жамсаран Бадмаев и Доржи Банзаров.

– Банзарова я знаю. Ты его пригласил на службу чиновником особых поручений.

Перед мысленным взором Екатерины Николаевны промелькнул образ высокого красивого бурята, всегда подчеркнуто вежливого и идеально одетого. Он появился в Главном управлении в позапрошлом году. Муж рассказал ей, что Банзаров – сын отставного пятидесятника Ашебагатского казачьего полка Банзара Боргонова, окончил атаманское училище, затем русско-монгольскую школу в Кяхте; по ходатайству генерал-губернатора Руперта был принят в казанскую гимназию, закончив которую с золотой медалью, поступил не куда-нибудь, а на философский факультет Казанского университета, где имелся восточный разряд. Ее, помнится, поразило, что сын народа, считавшегося в Европе чуть ли не диким, знал в совершенстве монгольский, калмыцкий, маньчжурский, санскрит, турецкий языки, свободно читал на немецком, английском, французском и латинском и защитил диссертацию на степень кандидата по татаро-монгольской словесности.

– Да. Высокообразованный бурят. Я думал, что он будет хорошо защищать бурят, да и не только бурят, но и тунгусов, от произвола наших чинодеров, которые любят показать свое превосходство над «инородцами». И, должен сказать, не ошибся.

– У тебя этим Струве занимался…

– И у него неплохо получалось. Но, мне кажется, будет лучше, когда буряты увидят, что один из них, получив образование, стал государственным человеком. Значит, и другие могут! И будут открываться бурятские и тунгусские школы, а потом и гиляцкие, и мангунские, и для других амурских народов – ведь ребятишек способных и даже талантливых много не только у русских.

Муравьев загорелся, глаза заблестели, из них напрочь улетучилась настороженная холодность, совсем недавно заморозившая доверительный разговор.

– Ты у меня романтик! – с ноткой восхищенной грусти воскликнула Екатерина Николаевна. – Дай бог, чтобы это сбылось!

– Дай бог! – как эхо, откликнулся муж. Он поднял глаза выше головы Катрин, и взгляд его улетел далеко-далеко…

– Ну, а второй бурят, Бадмаев? Он ведь тоже бурят?

Вопрос вернул Муравьева к действительности.

– Тоже. И тоже весьма образованный. Жамсаран Бадмаев, несмотря на молодость, уже врач тибетской медицины, учился в Лхасе и успел стать известным, благодаря своему искусству. Он из агинских кочевых бурят. Недавно вернулся в Верхнеудинск, и я решил взять его с собой в Петербург. Пускай с ним познакомятся ученые врачи. Может, он у них поучится, может, они у него…

2