Читать книгу - "Тайны Французской революции - Эжен Шаветт"

Действительно, в великом вандейском восстании принц Талмон, командовавший отрядом, в котором служили Ивон и Кожоль, был взят в плен синими у самых ворот Лаваля, и в этот день он всходил на эшафот.

– А наш раненый? – осведомился Ивон.

– По-прежнему весел. Впрочем, он находит, что время немножко долго тянется и спрашивал несколько раз о вас. Он изобретает все средства, чтоб развлечь себя, и сегодня, например, шутки ради он потребовал мадам Триго.

– Что это за Триго?

– Старая ворожея шуанов, о которой я ему вскользь как-то сказал. С тех пор он замучил меня, требуя, чтоб я привел к нему эту гадалку. Она теперь у него.

Хлебопек замолк на полуслове и, глядя на улицу, начал опять:

– Вот, кавалер, народ возвращается с казни. В этой толпе есть люди, которым лучше не попадаться на глаза, и так как вы не за тем пришли в Лаваль, чтоб кричать о себе на каждом углу, то не худо бы отправиться теперь к графу, в его тайный уголок.

– Знаешь ли ты, мой добрый Симон, что, принимая нас двоих в своем доме, ты можешь навлечь на себя неприятности?

– Ба! Семь бед – один ответ. За одного или двух все же одна смерть. Оставайтесь с господином Кожолем, пока он не выздоровеет, и тогда я найду средство вернуть вас к вашим боевым товарищам.

Убежищем Кожолю служил узкий кабинет с замаскированным ходом, построенный между стенами двух домов.

При виде своего друга Пьер закричал от радости.

– А мой милый Ивон! Ты кстати явился, чтоб попытать счастье.

Обращаясь к старухе, сидевшей у его постели, Кожоль сказал:

– Вот, благосклонная Триго, достойный экземпляр для вашего изучения. Ивон, давай скорей руку, ты узнаешь свое будущее.

Бералек протянул ладонь, которую ворожея внимательно осмотрела.

– Вы очень хотите узнать свою судьбу? – важно спросила Триго.

– Да уж не думаешь ли, любезная, что он протягивает руку для милостыни? – вскричал больной.

– Говорите! – попросил Ивон.

– Который вам год?

– Двадцать четыре.

– Ну, так я читаю на вашей руке, что вы не достигнете тридцати шести лет. Раньше вы умрете на эшафоте.

– Вот как! – удивился Кожоль. – Да ты, голубушка предсказываешь ему судьбу из моей книги жизни!

– Хорошо! Эшафот, если судьба так хочет, – спокойно отвечал Бералек.

– Не одна судьба этого захочет, – прибавила колдунья, изучая линии на его руке.

– Ба! Да кто же еще?

– Вы сами. Вы можете быть спасены, но погибнете, если на дороге к спасению вы не воспользуетесь величайшим блаженством, которое вам представится.

– Так что, выходит тебе эшафот по собственному желанию. Да это очень мило, любезный… подобная участь… и ты еще имеешь впереди десять лет, чтоб сделать выбор, – говорил Кожоль, смеясь.

Встав с места, чтоб проститься, ворожея обратилась к Пьеру:

– Напрасно вы смеетесь, – сказала она. – Участь вашего друга зависит от него самого… и если вы не верите, то не мешайте верить другим.

– Но я верю, добрая старушка, верю, архи-верю, – возразил Кожоль, провожая хохотом гадальщицу.

– Что она хотела сказать этим? – спросил Ивон, когда за Триго закрылась дверь.

– Почем я знаю? То, что она тебе наговорила, в двадцать раз понятнее, чем ее предсказание мне.

– Что же она тебе напророчила?

– Что я подставлю под топор шею…

– Но это очень понятно, – прервал кавалер.

– Постой… что я подставлю под топор шею… другого!!. Мне срежут чужую шею! Что ты на это скажешь? Именно этот «другой» меня интересует.

– Это странно.

– Разве только мне подменят голову во время сна, а иначе я не знаю, как оправдать выдумку Триго.

Впечатление, произведенное предсказанием старухи, скоро изгладилось в Бералеке, и он начал расспрашивать больного.

– Что твоя рана?

– Я скоро буду ходить, – отвечал Кожоль, у которого через бедро прошел штык.

– Мы вместе пустимся в дорогу, потому что я остаюсь с тобой до твоего выздоровления.

– Теперь, господин Ивон, – весело сказал Кожоль, – твоя очередь отвечать. Что ты поделывал с той минуты, как донес меня на своей спине до Лаваля и оставил у доброго пекаря?

Бералек рассказал, как, возвращаясь в вандейскую армию, упал от усталости близ дороги в ров, откуда его вытащил Генюк. Он говорил о подземелье, в котором пробыл несколько часов с молодой девушкой, о том, как вместе они выбрались оттуда и пришли в Ренн, где Ивон нашел ей убежище.

– Она хорошенькая?

Бералек произнес такой красноречивый панегирик красоте Елены, что Пьер с удивлением взглянул на него.

– Но можно подумать, что ты влюблен?

– Да, я влюблен… как безумный.

При этом признании граф выказал комическое отчаяние.

– Ну, вот случай!.. Я получил удар штыком… тебя сразила любовь… оба ранены! Вот мы и попались! Я-то выздоровлю, но ты! Ты не будешь годиться для мщения, которое я приберегаю синим… Подумаешь, как бы мы могли позабавиться! Вот и испорчено мое торжество!

– Ты ошибаешься, я за тем и вернулся, чтоб вместе с тобой продолжить борьбу.

– Нет, нет, видишь ли, дружище, минута неблагоприятна, чтоб обременять себя женщинами.

Ивон засмеялся и ответил:

– Ты сам, Пьер, не… употребляя твое же слово… не обременен ли женщинами?

– Какими?

– Твоей сестрой и матерью.

– И тут ошибаешься. Когда я понял, что дело слишком опасно, то расстался с ними, оставив их в Крюне, в верном доме, на попечении старого служителя нашего семейства, Лабранша.

– Ты увидишь, что любовь не помешает мне смело напасть на синих.

– И Боже! Уверен… но я жалею самого себя, потому что теперь у меня будет друг-меланхолик. Я буду проводить жизнь, вопрошая: «Что с тобой, Ивон?» – а мне будут отвечать: «Я думаю о ней». А! Это будет забавно… трогательно… до того, что можно будет лить слезы в дуло ружья.

Отчаяние графа было так комично, что Бералек невольно улыбнулся и сказал: – Поправляйся сначала, болтун, а после успеешь наплакаться.

Выздоровление шло гораздо медленнее, чем ожидать Пьер. Только месяц спустя он почувствовал в себе довольно сил, чтоб предпринять путешествие.

Началось совещание с булочником Симоном.

– Куда хотите вы направиться? – спросил добряк.

– Конечно, туда, где хорошо и часто дерутся с синими! – вскричал Кожоль.

– Вернемся в Вандею, где еще держатся Шаретт и Стофлет, – предложил Ивон.