Читать книгу - "Закат эпохи либерализма. Хроника финансового Апокалипсиса - Валентин Катасонов"

Важный признак этих слов-амеб – их кажущаяся «научность». Скажешь коммуникация вместо старого слова общение или эмбарго вместо блокада – и твои банальные мысли вроде бы подкрепляются авторитетом науки. Начинаешь даже думать, что именно эти слова выражают самые фундаментальные понятия нашего мышления. Слова-амебы – как маленькие ступеньки для восхождения по общественной лестнице, и их применение дает человеку социальные выгоды. Это и объясняет их «пожирающую» способность. В «приличном обществе» человек обязан их использовать. Это заполнение языка словами-амебами было одной из форм колонизации – собственных народов буржуазным обществом».

В своих работах С.Г. Кара-Мурза называет наиболее часто встречающиеся в российском политическом лексиконе следующие слова-амёбы: «свобода», «демократия», «справедливость», «рынок». С действительными значениями этих терминов, их происхождением и ролью в общественной жизни граждане мало знакомы. Каждое из этих слов комбинируется в повседневном дискурсе с другими, возникают новые термины. Например, словосочетания с помощью слова «свобода» конструируются такие: «свободный индивид», «свободный рынок», «политическая свобода» и даже «свобода слова». Но расшифровать эти термины-амёбы еще сложнее, чем исходное слово-амёбу.

Сегодня такой язык (по крайней мере, в его устной форме) стали называть «птичьим». Под ним, согласно современным толковым словарям, понимают – фразеологизм, которым обозначают речь, перегруженную терминами и затемняющими смысл формулировками, понятную только немногим или вообще малопонятную. В XXI веке «птичий язык» переживает ренессанс в России. В современном значении термин возник и закрепился в середине XIX века благодаря профессору и ректору Московского университета Дмитрию Матвеевичу Перевощикову (1788–1880). Последний так называл научно-философский язык 1820–1840 годов, которым говорила российская молодёжь.

Впрочем, «птичий» язык вышел за пределы корпорации «Наука». Сегодня его, в частности, неплохо освоили члены корпорации власти – российские чиновники. В частности, им неплохо владеет нынешний премьер-министр РФ ДА. Медведев^[71].

А вот образчики блестящего владения птичьим языком другими руководителями. Особенно теми, кто отвечает за деньги, финансы, экономику. «Экономика перейдет в положительную область, если мерить квартал к кварталу, к концу следующего года. Но в целом годовые темпы, по нашим прогнозам, будут отрицательными – до минус 1 %», – заявила председатель Банка России Э. Набиуллина. От нее не отстает и нынешний министр экономического развития М. Орешкин. В бытность свою заместителем министра финансов он сказал: «Мы ожидали, что уже в третьем квартале экономика начнет набирать обороты и выходить в зону положительных темпов роста. К сожалению, мы получили сейчас второй шок: падение цен на нефть и влияние на валютный курс и на инфляцию», – рассказал заместитель министра финансов Максим Орешкин. Интересно, а может ли госпожа Набиуллина объяснить, что такое «отрицательные темпы роста»? А господин Орешкин – что такое «…выходить в зону положительных темпов роста»? Иначе говоря, есть и «зона отрицательных темпов роста»?^[72].

В силу своей профессии и работы мне приходится иметь дело с литературой, которая претендует на то, чтобы называться «продукцией» «экономической науки». У меня имеется бесконечное число примеров, относящихся к этой «науке», иллюстрирующие общие положения о современном научном языке как абракадабре.

Обманы начинаются даже не с первой страницы учебников, а с их обложки. Известно, что базовой дисциплиной во всех экономических вузах и на всех экономических факультетах является «экономическая теория». Издано большое количество учебников, на обложке которых красуется название: «Экономическая теория».

И даже есть ссылочка на то, что учебник утвержден Министерством образования. Неискушенный читатель может подумать, что в книге изложена какая-то одна теория (ведь на обложке – единственное число). Это для бывшего советского человека вполне привычно. Ведь в СССР все изучали политическую экономию, где излагалась единственная экономическая теория – марксистско-ленинская. Как единственно верная. Все другие теории давались в конце учебников в разделе «Критика буржуазных и социал-реформистских экономических теорий»).

Более того, политэкономия претендовала на то, чтобы быть даже не «теорией», а «наукой» без всяких оговорок. Науки без законов (устойчивых причинно-следственных связей не бывает). Так вот марксистско-ленинская политэкономия постулировала ряд законов: стоимости, денежного обращения, «возвышения потребностей» и т. п. Конечно, все эти «законы» были «притянуты за уши» и никакой марксистско-ленинской «экономической науки» не было (была экономическая практика, экономическая политика, «освященные» так называемой «экономической наукой»). Но, по крайней мере, марксистско-ленинскую политическую экономию грамотно оснастили всеми необходимыми атрибутами науки.

Когда знакомишься с оглавлением современного учебника «Экономическая теория», с удивлением обнаруживаешь, что внутри содержится несметное количество теорий (трудно даже сосчитать, но судя по именным и предметным указателям, – от полусотни до сотни и более).

Я спрашиваю студентов: «Вам на занятиях объясняли, какие теории правильные, а какие нет?».

Отвечают: «Нет, нам их просто перечисляли и кратко описывали».

Еще один мой вопрос: «Но не могут же все теории быть одновременно верными? Вам хотя бы предложили какой-то критерий для оценки теорий, их селекции на верные и неверные?».

Отвечают: «Нет, нам сказали, что это на наше усмотрение. Мы живем в век свободы и каждый волен выбирать то, что ему нравится».

Ответить, что же на вопрос, что им нравится, они не могут. Они скорее могут ответить, какой из двух напитков – пепси-кола или кока-кола – им больше нравится. А вот, сказать, что им больше нравится – кейнсианство или монетаризм Милтона Фридмана – они не могут. Или, скажем, не могут аргументированно обосновать, что им не нравится ни то, ни другое.

Правда, некоторые, наиболее «продвинутые» начинают вслух рассуждать по вопросу о критерии «верности» теории. И таковым называют «эффективность экономики».

Пытаю дальше, стараясь выяснить, что же эти наиболее «продвинутые» понимают под «эффективностью экономики». И слышу варианты: темпы экономического роста, доходность финансовых инструментов, капитализация фондового рынка и т. п.

Вот до какого абсурда доводится преподавание дисциплины «Экономическая теория».

Но и это еще не все. Во многих учебниках с названием «Экономическая теория» вместо теорий студентам предлагаются так называемые «гипотезы». Это даже не теории, которые требуют хотя бы каких-то доказательств и апробаций. Гипотез можно придумать бесконечно много. Они могут быть даже сумасшедшими. Некоторые из тех, которые содержатся в учебниках, действительно сумасшедшие. Типа: «Солнце утром восходит на западе». Другие совершенно далеки от наших повседневных экономических проблем. Типа рассуждений на тему: «Есть ли жизнь на Марсе».