Читать книгу - "Христианская демократия в современной Франции - Дмитрий Викторович Шмелев"

было 23), рупора партии, членов правительства, представителей парламентских фракций, председателей парламентских комиссий и главных докладчиков по бюджету-членов ЦСД, членов Экономического и социального совета, троих активистов, не являющихся депутатами и выбираемых руководящим комитетом. Руководящий комитет включал всех членов политического бюро, а также 17 национальных советников, помощников национальных секретарей и 30 человек, не являющихся депутатами и избираемых национальным советом. Национальный (политический) совет собирался дважды в год, решал в основном вопросы соглашений с другими партиями, избирал вице-председателей партии и 20 человек, не являющихся депутатами, в руководящий комитет на два года, включал всех членов руководящего комитета, депутатов, председателей региональных и генеральных советов, являющихся членами партии, представителей регионов, 10 представителей «команд» или национальных ассоциаций, 10–15 представителей клубов. Таким образом, руководящие инстанции состояли из делегатов от департаментских федераций, специализированных «команд» и депутатов, что призвано было с одной стороны подчеркнуть влияние низовых структур, но с другой уравновесить их за счет присутствия депутатов. Политическое бюро и национальный совет должны были переизбираться каждые два года съездом. Съезд партии собирался один раз в два года, избирал председателя и генерального секретаря партии, включал делегатов департаментских центров, ассоциаций и специализированных «команд». Численность партии оценивалась ее организаторами в 30 000 членов[531].

Во-вторых, это ориентиры для доктрины партии. Они были определены в серии докладов на съезде, сделанных Ж. Леканюэ, П. Абеленом, П. Шьелем, А. Дилижаном, Б. Стази, Ж. Барро и Ж. Сейтленже. Так же, как и МРП, ЦСД отказывался от этикетки христианской демократии, апеллируя ко всем конфессиям, всем тем, кто хочет «строить братский мир на службе человека» (но Ж. Барро говорил на съезде о «старом наследии» партии, а Ж. Леканюэ о приверженности персонализму). Кроме того, представители европейских «братских» партий присутствовали на учредительном съезде, что служило подтверждением реальной идентичности и принадлежности к определенной политической культуре. Ж. Леканюэ подчеркивал: «Мы – социальные гуманисты, без какой-либо религиозной принадлежности, мы обращаемся ко всем французам, которые выступают за подлинную социальную демократию, ни коммунистическую, ни марксистскую, ни ориентированную к крайне правой». Точно также были воспроизведены общие лозунги и ценности послевоенной христианской демократии: справедливость, свобода и ответственность.

В то же время на съезде в ряде выступлений имела место актуализация ряда требований, обсуждавшихся в политических кругах на протяжении 1960-х– начала 1970-х годов. По сути, социальные демократы сделали акцент на такие аспекты доктринального дискурса, в которых жискардисты были уязвимы (хотя и много о них говорили в своих выступлениях). Например, Ж. Барро призвал к возвращению к пропорциональной избирательной системе. А. Дилижан выступил за сокращение срока президентского мандата с семи до пяти лет, упразднение принципа ответственности правительства перед Национальным собранием, упразднение права роспуска главой государства парламента, преобразование Конституционного совета в Верховный суд, усиление законодательных и контролирующих функций парламента, повышение роли партий в политической жизни страны. В духе христианско-демократической традиции социальные демократы подчеркивали социальную часть своей программы. Но словам П. Абелена, «социальная демократия имеет целью постепенное, но быстрое снижение социального неравенства, примат интереса сообщества над личными интересами», активного участия граждан и трудящихся в принятии решений на уровне национального сообщества и Европы. Было уделено внимание и региональной реформе, обещанной президентом Жискар д’Эстеном, но не реализованной. По мнению П. Шьеля, цель «локальной демократии» дать коммунам источники финансирования, средства, развитие сотрудничества между государством и местными коллективам (через заключение соглашений о сотрудничестве, программы), реформу местных финансов и развитие информированности граждан[532].

Итоговое заявление съезда критиковало от имени «промежуточных сообществ» эксцессы общества потребления и «чрезмерную централизацию власти», экономические и социальные барьеры в обществе. Оно делало акцент на социальном изменении (социальной демократии): «постепенном, но быстром снижении неравенств […], возрастающем участии граждан и трудящихся в принятии решений, которые их касаются» на всех уровнях, равенстве шансов, начиная со школы и в течение всей жизни через непрерывное образование, «глобальной семейной политике», дающей возможность матерям оставаться у домашнего очага, «примате коллективных интересов над индивидуальными интересами», активном участии граждан в принятии решений на уровне профессиональной и семейной жизни, национального сообществ и Европы, развитии социального страхования, создании региональных планов занятости, сокращении рабочего времени, снижении возраста выхода на пенсию. Лозунг экономической демократии подразумевал сохранение планирования экономики, расширение участия рабочих в жизни предприятий, проведение децентрализации (регион должен обеспечивать задачи оснащения, экономического развития и создания мест) с автономией местных коллективов и перераспределением ответственности. «План как императив для общественных приоритетов, – отмечалось в резолюции, – предписывает строгий контроль стратегий согласования и влияния, будь они национальными или международными. Политическая власть даст средства эффективного осуществления на национальном уровне. Она должна стать эффективной в рамках Европы. План не должен ставить под угрозу условия развития конкурентной экономики и инициативы. В этом духе национализации не будут поддержаны как средство укрепления всемогущества бюрократии и политических партий над государственной властью, но рассматриваются как метод демократического управления, в особенности сдерживающий монополии». В духе христианской демократии ЦСД требовал политической демократии (усиление исполнительной власти, достижение равновесия властей, повышение роли парламента и промежуточных корпусов). В качестве целей ЦСД фиксировал ускорение европейской интеграции в направлении федерализма, включая интеграцию национальных вооруженных сил, в тесной связи с Соединенными Штатами, проведение выборов в Европейский парламент, помощь странам «третьего мира»[533]. Таким образом, в плане доктрины, ЦСД демонстрировал определенную преемственность в отношении своих предшественников.

В-третьих, политическая стратегия. Выступая за дальнейшие шаги по достижению единства, Ж. Леканюэ заявил на учредительном съезде ЦСД: «Президенту-реформатору должно соответствовать реформаторское большинство. В этой перспективе я предлагаю нашим друзьям-реформаторам и “независимым республиканцам” организоваться, чтобы усилить свое сотрудничество и противостоять любым коллизиям сроков»[534]. Однако идея Леканюэ о подписании «преференциального» избирательного соглашения с НФНР (что на деле означало тесный альянс с этой партией) вызвало критику участников съезда, равно как и некоторые политические решения Жискара.

Например, жаркие дискуссии вызвала идея введения 15 %-ного барьера для выхода во второй тур голосования. В целом делегаты съезда были склонны согласиться с таким решением при определенных условиях, принимая во внимание логику объединительных процессов и возможность избежать нежелательных кандидатур среди самих социальных демократов, но в большинстве все же настаивали на снижении барьера. Отдельно затрагивались вопросы, связанные с возможностью сближения между центристами и «независимыми республиканцами». Однако многие аспекты этого сближения упирались в наличие высокого избирательного барьера для прохождения во второй тур. Сама правительственная стратегия объединения центра и заключения соглашения между сторонниками Жискар д’Эстена и центристами встретила понимание со стороны участников нового движения, хотя активисты ЦСД по-прежнему подчеркивали свое отличие от классических правых и различие политической культуры[535].

Обосновывая свою центристскую