Читать книгу - "Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить - Михаил Делягин"

Хотя многие государства, например Латинской Америки, позаимствовавшие свои правовые системы (не говоря уже о Конституции) у США, имеют значительно более проработанное и демократичное законодательство, несовершенная практика правоприменения почти никогда не позволяет им даже приблизиться к американскому уровню демократии и защищенности человека.

Однако даже в развитых странах существует по меньшей мере два принципиально различающихся типа отношения власти и народа, а точнее — политика и избирателей.

Избиратели наиболее древней из дожившей до наших дней демократии — английской — стремятся выбирать политиков в соответствии не столько с сиюминутными обстоятельствами, сколько со своими базовыми ценностями и фундаментальными интересами. При этом они неявно делегируют избранным политикам право самим принимать решения от имени избирателей по частным или требующим специальных знаний вопросам, тем самым признавая (возможно, просто в силу традиции, не отдавая себе в этом отчета) их сравнительно большую компетентность, образованность и житейскую мудрость.

Английская школа демократии прямо восходит к Периклу, о котором даже изгнанный им из Афин его политический противник Фукидид писал: «Не столько масса руководила им, сколько он — массой, потому что он приобрел власть, не прибегая к недостойным средствам, и не имел вследствие этого нужды льстить толпе, но, пользуясь уважением, мог и резко противоречить ей».

В силу сложившейся за последние века демократической традиции английский политик вне зависимости от того, понимает он эту свою функцию или нет, поневоле является для общества своего рода учителем, ментором, впередсмотрящим. Занятое же своими повседневными делами общество с охотой отдает ему связанные с этим функции (и неразрывно связанные с ними риски совершить болезненную ошибку).

Совершенно иная модель функционирования демократии сложилась в США, где политик является, по сути дела, рабом избирателей и вынужден слепо следовать их воле. Последние же в силу определенной провинциальности сознания отнюдь не готовы признавать свою некомпетентность в чем бы то ни было и с большой неохотой и подозрительностью делегируют политику полномочия решать по своему усмотрению даже узкоспециальные вопросы, требующие профессиональных знаний.

Воля избирателей при этом, как обычно, выражается непосредственно — на выборах, но политик, чтобы не попасть впросак, вынужден постоянно сверяться с ней, уточняя ее при помощи разнообразных социологических опросов, совокупность которых превращается для него в незаменимую маршрутную карту.

Однако подчиненность политика избирателям и диктат последних не только не решает, но прямо напротив — лишь обостряет вопрос о системе управления, о том, кто же на самом деле готовит принимаемые политиками решения. Аристократическая демократия Великобритании здесь явно не работает — кто же в таком случае определяет мнения масс, диктующих своим политикам?

Ответ лежит на поверхности: масс-медиа, средства массовой информации.

Принципиальным отличием американской демократии от английской является более позднее складывание — в условиях, когда общественное мнение формировалось не хаотическим воздействием множества достаточно случайных факторов (вплоть до отдельных памфлетов), но уже в основном на регулярной основе — газетами. Это во многом предопределило ее более технологичный и прагматичный характер.

Избиратель в американской системе в свое удовольствие крутит и вертит политиком, в полной мере наслаждаясь (если он испытывает такую потребность) чувством непосредственной причастности к прямой демократии, к государственному управлению. Это обеспечивает его довольство, добросовестность и лояльность по отношению к политической системе во многом потому, что он как индивидуум просто технологически не в состоянии осознать степень, в которой его личная позиция, которую он с таким удовлетворением предъявляет политикам, сформирована средствами массовой информации, которые, в свою очередь, не просто контролируются крупным бизнесом, но и являются его неотъемлемой частью.

Конечно, бизнес влияет и на политиков тоже, но это влияние носит локальный, тактический, индивидуализированный характер. Влияя же на редакционную политику медиа, крупный бизнес (как напрямую, так и через предоставление или непредоставление рекламы) определяет сам набор управляющих сигналов, предъявляемых населением политикам и далее поступающих в систему управления обществом.

Эта схема вполне отвечает характеру американской цивилизации, созданной бизнесом и для бизнеса, в котором обычный отдельно взятый человек является не более чем необходимым для обеспечения успешного функционирования корпораций средством.

Такая приниженная с точки зрения наследующей Возрождению европейской цивилизации роль человека проявляется самым разнообразным образом, сплошь и рядом в мелочах. Например, в том, что цены в магазинах пишутся так, как удобно бухгалтеру, без учета налогов, и никого по большому счету не волнует удобство покупателей, вынужденных либо самостоятельно рассчитывать их и добавлять к объявленной цене, либо слепо доверять продавцу (порой просто не умеющему считать).

Американский менеджмент, в отличие от, например, европейского, жестко и вполне откровенно ориентирован на то, что предотвращение незначительной по своим масштабам ошибки стоит дороже, чем исправление ее последствий. Соответственно, предупреждать ошибки нерентабельно, — и системы управления вполне последовательно, а часто и сознательно закрывают на возможные незначительные ошибки глаза, одновременно с этим создавая довольно эффективные структуры для исправления их последствий. Да, для потребителя соответствующих услуг, в первую очередь для населения, это оборачивается чередой довольно серьезных (по сравнению с Европой, по крайней мере) и часто неожиданных неприятностей, но американское общество действительно создано для бизнеса, а не для потребителя.

Наконец, само сердце США — Манхэттен — совершенно внятно демонстрирует и своей архитектурой, и своим устройством бескомпромиссное и не подлежащее никакой корректировке отношение к человеку как к винтику больших и серьезных социальных машин. Да, винтик должен медленно изнашиваться и, в частности, быть доволен жизнью: отсюда комфорт, оазисы парков (от Центрального парка до совсем крошечных и неизменно уютных сквериков), музеи, благоустройство, борьба с преступностью (сниженной в Нью-Йорке вдвое только за нулевые годы) и интенсивная культурная жизнь. Но для того чтобы понять реальное место человека в ориентированном на интересы бизнеса и обслуживающем их обществе, в городе небоскребов ему достаточно просто посмотреть вверх.

Разумеется, на практике различие между английской и американской моделями демократии скрыто, поскольку поведение во многом диктуется обстановкой, различные фундаментальные мотивации, проявляясь в общих условиях и общих системах текущих интересов, оборачиваются весьма похожими действиями. Поэтому в политике крайности сходятся, отнюдь не переставая при этом оставаться крайностями на уровне внутренних механизмов функционирования и обычаев.

Как нейтрализовать власть безответственных?