Читать книгу - "Петербург времен Петра Великого - Евгений Викторович Анисимов"

кабинет-секретарь царя Макаров писал Сенявину относительно отделки Китайского кабинета: «Столяра Мишеля резной лакировой кабинет в Момплезире, для Бога, делать приневольте скоряя для того, что Ц.в. всемерно велел тем лакировым кабинетом поспешать»[866]. Крыша дворца была покрыта железом – 920 «досок железных» заказаны в мае 1721 г. на Петровских Олонецких заводах[867].

К 1723 г. заметно похорошел Монплезирский сад. Петру было приятно гулять под зелеными сводами аллей, любоваться законченными совсем недавно фонтанами «Сноп», четырьмя водяными «Колоколами». Можно было подвести гостя к «Диванчику» – фонтану-шутихе, заботливо усадить на сиденье, а потом мигнуть служителю – включай воду! К концу царствования Петра разросся Монплезирский сад, рядом с которым были теплицы, где поспевали овощи – в те времена без «полезного земледелия» в парках и садах не обходились, как и без оранжереи, птичника и пруда для лебедей и уток. Он назывался Менажерийным (от французского menagerie – зверинец). На морской террасе, опираясь на трезубец, стоял старый бородатый «приятель» адмирала Петра Михайлова – Нептунус… Слева и справа от Монплезира в 1719–1720 гг. построили два флигеля, где селили царских родственников и приближенных. Внутри были небольшие комнаты – «чуланцы». Для этого последовал указ: «Перевести с реки Охты в Питер гоф для загородки момплезирских чюланцов дубового тесу восемьдесят досок»[868].

В 1724 г. Петр, большой любитель и знаток всяких инструкций и регламентов, написал особые «Пункты» – правила поведения гостей в Монплезире. В сущности, это правила довольно строгой гостиницы. Сюда никто не мог приехать без приглашения и «карты нумера постели». Значит, «чуланцы» имели порядковые номера. При этом постояльцам запрещалось меняться местами. Чины первых пяти классов «Табели о рангах» могли взять с собой по одному слуге, остальные обходились своими силами. В комнатах гостям запрещалось ложиться на постели «неразуфся с сапогами или башмаками». Тут уж нарушать установленные государем правила было опасно – глазастый и резкий Петр мог за это «угостить» своей знаменитой дубинкой…

Обычно государь, приехав на ботике из Кронштадта в Петергоф, молился в Знаменской церкви, и, как записано секретарем в Походном журнале, «кушав, изволил восприять путь в Петербург морем, на ботике, парусами. А… из Петергофа в Санкт-Петербург до которого места изволил доехать, о том неизвестно»[869]. Нам это тоже неизвестно, да и пусть будет так: великий государь, основатель империи, новой столицы, в последний раз взглянул на родной ему Петергоф и скрылся от нас в тумане истории, точно так же, как за много лет до этого появился из тумана на таком же ботике у этих благословенных берегов…

«Огород не хуже версальского»

Но если избежать тумана истории, то можно представить, что Петр на возвратном пути задержался в Стрельне, где с 1717 г. началась стройка не меньшего, чем в Петергофе, масштаба и затрат. По мысли Петра, вернувшегося из Франции, Стрельнинский дворец и парк должны был превзойти виденный им Версаль. Вообще-то стройка там шла давно – с 1710–1711 гг. в Стрелинской мызе велись работы по благоустройству усадьбы, с 1715 г. работные под руководством итальянских инженеров занимались осушением территории, разбивали сад, делали островок посредине живописного пруда, сооружали длинную пристань-дамбу, возводили на холме дворец, от которого спускались красивые террасы. Но новый, более мощный импульс строительству Петр придал в 1716 г., когда захотел создать «огород не хуже версальского» и поручил проектирование «Стрелиной мызы» сначала Б.К. Растрелли, а потом Леблону, который составил «Генеральный чертеж палатам и саду». И сам проект, и начавшая грандиозная стройка, которую вели в основном силами солдат, каторжников, переброшенных с Котлина военнопленных, позволяли предполагать, что ансамбль будет еще роскошнее, чем в Петергофе, а французский король со своим Версалем будет надолго посрамлен. Предполагалось создать сложную систему водных сооружений, «курьезов», каскад, фонтаны, гроты, храм с золочеными столбами и статуей «Россия», «Водяной замок», а также бассейн с потешным китом, «чтоб облить тех, кто придет смотреть или поедет каналом мимо»[870]. Как и в Петергофе, создавался Верхний сад с прудами и каналами. Здесь была столь же трудоемкая работа: копали землю, ее перевозили, при этом даже применяли пороховые бомбы «для разрывания в пруде и в каналех дикого камня»[871]. Много сил уходило на сооружение плотины и какого-то острова «в канале около Сосновой рощи». На все это употребили сотни свай и тысячи фашин[872].

Как и в Петергофе, в Стрельне поспешно сажали деревья. В 1718 г. только за один день было высажено 5 140 деревьев, причем Леблон предполагал посадить в крайне сжатые сроки еще 63 тыс. деревьев[873]. Посадки продолжались и после смерти Леблона. Так, в апреле 1 721 г. было высажено 2 000 яблонь, 500 слив, 500 груш, 1 000 вишен, 500 лип, 500 илимовых деревьев, 500 вязов, 500 кленов и 500 ясеней, всего 6 500 деревьев. В мае же занялись кустарниками – их высадили 8 600 корней 9 сортов. В июле и августе посадили почти 10 тыс. кустов десятков разновидностей[874].

Стройка в Стрельне оказалась столь дорогой и трудоемкой, что ее не завершили ни при Петре I, ни при его преемниках. После Растрелли и Леблона Стрельной занимались поочередно Н. Микетти, М. Земцов, Т. Усов, П. Еропкин и многие другие талантливые архитекторы. Но как будто проклятье висело над этим местом – дворец стал самым большим долгостроем ХVIII в. – он строился, перестраивался почти целый век, дважды горел, восстанавливался, менял хозяев, но так русским Версалем и не стал. Ныне он возрожден из развалин и превращен в правительственную резиденцию.

Быстрее построил свой дворец в Ораниенбауме (в просторечьи «Ранбов», «Рамбоу») удачливый А.Д. Меншиков. И место оказалось удачнее, и начавший стройку в 1711 г. Д.М. Фонтана, а потом его преемники (о которых нет единого мнения – здесь упоминают и А. Шлютера, и Г. Шеделя, и И.Ф. Браунштейна, и известного читателю горе-подрядчика Федора Васильева, и Леблона[875]) оказались распорядительнее, а энергии Меншикову было не занимать. Уже в начале 1720-х гг. вогнутый, как молодой месяц, Ораниенбаумский дворец с обширным парком за ним удивляли посетителей своей изысканной красотой, восхищавшей гостей светлейшего, оставивших описания ансамбля[876]. Вряд ли стоит много писать о том, что за всем этим великолепием стоял тяжелейший труд работных и каторжных людей.

«Увеселительные дома семьи»

Более скромными были загородные дворцы семьи Петра. Одним из ближних к Петербургу увеселительных дворцов стал построенный в начале 1710-х гг. Екатерингоф. Он был построен неподалеку от Калинкиной деревни, там, где в мае 1703 г. русский отряд во главе с Петром взял на абордаж два шведских