Читать книгу - "От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн"

в которой я нахожусь. Если бы я попытался воссоздать ее для постороннего человека, то предпочел бы показать ему фотографии и вычертить карту размером с пол.

27. Ваше существование не является условием этого произведения. Но позвольте мне еще немного поговорить об этом. Когда вы читаете, с вами происходит кое-что еще. Вы слышите, как падают капли воды из крана, или как где-то играет музыка, или как вздыхает ваш сосед, что указывает на его чуткий ночной сон. Когда вы читаете, в вашем сознании неспешно прокручиваются прошлые разговоры, вы ощущаете, как ваш зад и позвоночник соприкасаются со стулом. Все это, конечно, должно войти в значение этого произведения.

28. Когда нам было лет по десять, мы, мальчики и девочки, обычно писали рассказы и сочинения и, если учитель считал это целесообразным, зачитывали их в классе. Казалось, пустое пространство листа предлагает бесконечные измерения. Когда первое слово было записано, без труда появлялась и форма. Казалось, наибольшая трудность заключалась в том, чтобы найти письмо, чем создать его. Однажды ученик по имени Джон Арнольд читал свое сочинение, в котором он описал наши ответы на свое чтение. Именно тогда я узнал, что такое письмо.

29. Кряква, селезень – если слова меняются, то остается ли птица прежней?

30. Как мне представить, что я ввожу этот стул в язык? Он стоит безмолвный. Он ничего не знает о синтаксисе. Как могу я поместить его в нечто такое, чем он по своей природе не владеет?

31. «Оставь предубеждение». Что означало – убей. Или «мы должны были разрушать деревню, чтобы ее спасти». Особые условия создают особые языки. Если мы держимся на расстоянии, их иррациональность кажется очевидной; но будет ли так, если подойти поближе?

32. Семья Мэнсона, Симбионистская армия освобождения. Что если группа начала определять воспринимаемый мир согласно сложному, внутренне последовательному и точному (хотя и неправильному) языку? Не мог ли сам синтаксис стимулировать их реальность так, что к нам они не смогли бы уже вернуться? Не это ли произошло с Гитлером?

33. Подруга записывает то, что слышит, так же, как сумасшедший в ожидании своего обеда обращается к стоящим в очереди: «Хорошие вы люди или нет, этого я вам сказать не могу». Будто такие речевые акты являются ключом к истине самой речи.

34. В замешательство приходят те, кто обычно цитируют Дилана или Витгенштейна – были ли более похожие люди? – не обращая внимания на то, что и тот и другой – поэты.

35. Как дела? Что нового? – Все эти слова заворачиваются на самих себя, как концентрические слои лука.

36. Что значит «считать целесообразным»?

37. Поэзия – особая форма поведения.

38. Однако, испытайте это на других формах. Не напоминает ли это скорее пьянство, чем заполнение избирательного бюллетеня, уклоняющегося от выборов? Есть ли какая-либо ценность в знании ответа на этот вопрос?

39. Зима пробуждает мысль, а лето подстегивает воспоминания. Зависит ли поэзия от времен года?

40. Каждый из нас, в конце концов, стремится достичь некоей формы «плохого» письма (например, 31–34?), которое было бы формой «хорошей» поэзии. Только когда вы достигнете этого, вы можете определить, чем она является.

41. Речь лишь рассказывает вам говорящего.

42. Сходство между поэзией и живописью заканчивается сравнением страницы и холста. Есть ли какой-либо толк в такой выдумке?

43. Или возьмите так называемый обычный язык и меняйте каждое слово едва заметным образом. Создает ли такая речь новое или простое украшение?

44. Поэты синтагмы, поэты парадигмы.

45. Слово во вселенной.

46. Формальное ощущение: этот раздел из‐за краткости двух предыдущих должен быть расширенным, комментирующим, исследующим, создающим не афоризмы, но тонкие различия, одна фраза, возможно, модульной размерности, глаголы, подобные во многих предложениях домикам, едва прочерченным на горных склонах грандиозного китайского ландшафта, указывают мысли, когда они проходят шестерни и шарниры этой конструкции, как из парадигмы «большой, огромный, громадный, величественный, грандиозный» выбрано слово, рифмой предвосхищающее «ландшафт», сам такт сигнализировал повторением.

47. Действительно ли мы ушли настолько далеко от Стерна и Попа?

48. Язык как средство общения привлекает меня, потому что я приравниваю его к элементу сознания, внутренне присущему человеку. Живопись или, скажем, музыка, возможно, также прямо воздействует на человеческие чувства, но посредством внешней ситуации, вызывающей частный (или общий) ответ. Надуманно ли, что страницу как форму не нужно рассматривать просто как еще одно проявление такого «объективного» факта? Я знал писателей, полагающих, что они смогли бы заставить страницу исчезнуть.

49. Все, что вы слышите разумом, сердцем, всем телом, когда читаете это, есть то, чем это является.

50. Уродство против банальности. В конце концов, и то и другое – привлекательно.

51. Время – одна ось. Часто я хочу длить его, сделать его ощутимым. Вещь столь медленна, что малейшее изменение (длинный слог противопоставлен короткому и т. д., кластеры изменений…) растягивается, не строка (или дыхание), но пульс, кровь в мышцах.

52. Этимология в поэзии – до какой степени она скрыта (т. е. присутствует и ощущается, но не воспринимается, не ощущается, или, если воспринимается, то лишь сознательно)? Джойсовская традиция здесь основана на аналитическом допущении, которое неверно.

53. Разве возможность опубликования этого произведения является частью письма? Разве она не меняет решений в произведении? Мог бы я написать это, если бы не было такой возможности?

1977 Виктор Мазин

Из «Кетчака»[297]

Посвящается Рэй Армантраут

Вращается дверь.

Вращается дверь. Последовательность объектов, по-видимому, такова: караван феллахов, цирк – все они медленно перемещаются вправо к исчезающей линии горизонта.

Вращается дверь. Фонтаны финансового квартала. Плавучие домá, прибитые к берегу отливом только для того, чтобы снова поплыть, когда закат отразится в воде. Последовательность объектов, по-видимому, такова: караван феллахов, цирк, верблюды, тянущие клетки с медведями, ручные страусы в смешных шляпах – все они медленно перемещаются вправо к исчезающей линии горизонта.

Вращается дверь. Первые летние мухи. Фонтаны финансового квартала бьют струей. Она была частью этого бомжатника, она была сложным ребенком. Темно-коричневые плавучие дома, прибитые к берегу отливом, – люди зависают на крышах, играют на дóбро, на варгане, на двенадцатиструнной гитаре – только для того, чтобы снова поплыть, когда закат отразится в воде. Мне не хватает сине-серых цветов осени западного побережья. Картонная коробка, набитая свитерами, наверху книжного шкафа символизирует Дом. Последовательность объектов, по-видимому, такова: караван феллахов, цирк, верблюды, тянущие повозки с тиграми в клетках, ручные страусы в смешных шляпах – все они медленно перемещаются вправо к исчезающей линии горизонта.

Вращается дверь. Науки о земле. Фонтаны финансового квартала бьют струей пресной воды на сильном ветру. Как поднимается пятка, и лодыжка сгибается, чтобы передвинуть тело с одной ступеньки на другую. Она была частью этого бомжатника, она была сложным ребенком. Рыбацкие птицы с кольцами вокруг шеи, мешающими им глотать, удерживающими добычу. Темно-коричневые плавучие дома, прибитые к берегу отливом, – люди зависают на крышах, играют на дóбро, на варгане, на двенадцатиструнной гитаре – только для того, чтобы снова поплыть, когда закат отразится в воде. Чешуйницы, колорадские жуки. Мне не хватает сине-серых