Читать книгу - "Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин"

в самую болевую точку общества, ударив по бюрократии не только её нижних эшелонов власти, но и по самому её верху, что, естественно, не могло остаться незамеченным.

В романе рассказывалось, как изобретатель-самоучка, учитель из рабочего сибирского посёлка Дмитрий Лопаткин, создавший жизнеспособный проект чугунолитейной машины для изготовления труб, никак не может воплотить своё изобретение в жизнь. Пройдя все испытания, от клеветы до обвинения, от признания психически нездоровым до обмана, всё же не сдался и достиг своей цели. И тут, как противопоставление, автором выведен образ Леонида Дроздова, чиновника, который всячески препятствует Лопаткину внедрить его изобретение в производство. Это и есть та самая убивающая сила зла, которая крайне губительна для общества.

Судьба Лопаткина была близка основной массе простой читательской аудитории, но понимали её и те, кто был в позиции Дроздова. Борьба противоречий, сражение добра и зла. Паустовский не мог остаться в стороне и 23 октября 1956 года приехал в ЦДЛ на читательское обсуждение романа, организованное секцией прозы Московской организации Союза писателей СССР, чтобы высказать свою точку зрения, которая впоследствии не только повергла в шок присутствовавших, но и испугала самого Дудинцева, в горячке назвавший её «медвежьей услугой».

Желающих послушать выступавших было так много, чтобы хоть как-то сдержать людской поток, заполонивший улицы Герцена (ныне Большая Никитская) и Воровского (ныне Поварская), властям пришлось стянуть к ЦДЛ не только пешую, но и конную милицию.

Паустовский выступал не первым.

До него успели выступить главред «Нового мира» Константин Симонов и Всеволод Иванов, председательствовавший на секции, писатель Лев Славин и руководитель Московской организации Союза писателей Сергей Михалков.

Паустовский выступал дважды. И оба раза говорил так, как думал, без скидки на присутствовавшую аудиторию:

«Дудинцев выразил ту огромную тревогу, которая существует у каждого из нас, тревогу за моральный облик и за чистоту советского человека, за нашу культуру. Книга Дудинцева – это беспощадная правда, которая единственно нужна народу на его трудном пути – нового общественного строя»318.

Те, кто выступал после Паустовского, хотели хоть как-то снизить накал страстей, случившийся после выступления Константина Георгиевича, но это получилось как-то не очень.

Кто не слышал речи Паустовского в ЦДЛ, могли прочитать её в листовках, которые уже следующими днями стали «ходить» по Москве, словно воззвание к определённым действиям.

Понятное дело, ЦК КПСС такой выпад Паустовского не могло оставить без внимания.

Были вызовы в ЦК, серьёзные разговоры и даже докладные записки в секретариат того же ЦК. Разумеется, дело дошло и до Хрущёва. На одном из совещаний у министра культуры Екатерины Фурцевой писатель Сергей Смирнов так раскипятился, что назвал Паустовского контрреволюционером, а Симонова троцкистом. Тогда за Паустовского и Симонова на той встрече заступился Федин, осадив «обвинителя».

1 декабря 1956 года в докладной записке Отдела культуры ЦК КПСС «О некоторых вопросах современной литературы и о фактах неправильных настроений среди части писателей» относительно Паустовского было сказано, что он своим выступлением на обсуждении романа «Не хлебом единым» заявил, «…что роман зовёт в бой против чиновников, которые захватили управление всей нашей жизнью и душат всё честное, смелое и творческое» и это выступление «…послужило как бы сигналом для различных нездоровых и озлобленных элементов, которые пытались в таком же духе комментировать книгу Дудинцева в выступлениях на дискуссиях и читательских конференциях».

Леониду Рахманову, с которым Константин Георгиевич познакомился во время круиза на теплоходе «Победа», 24 ноября 1956 года, по случаю своего выступления в ЦДЛ, Паустовский напишет:

«…мне пришлось произнести некую речь по поводу романа Дудинцева и попасть, таким образом, в “глаз тайфуна” – иными словами, в центр урагана»319.

Очень ёмкое определение!

На что мог надеяться Паустовский после всего случившегося? Чего ожидал? И во что верил? Его небольшая квартира в высотке на Котельнической и захудалый домишко, притулившийся на круче окского приволья в Тарусе, были единственным спасением от всей этой суеты и несправедливости, рождающей только тревоги и разочарования. Он не пожелал явиться на проработку на партсобрание Союза писателей, не только потому что был беспартийным, но и потому, что не видел в своём выступлении в защиту Дудинцева никакой крамолы и «идеологической ошибки», за которую нужно было отвечать. Ещё впереди был его конфликт с «Новым миром», серьёзная размолвка с Твардовским и «обречённость» третьей книги «Повести о жизни» как наказание за сказанную правду.

В одном из писем Паустовскому читатель из Москвы Ефим Альтер напишет:

«Огромное спасибо Вам за… Остапа, за Лёлю, за Моцарта, за Ваш неподдельный интернационализм и, вообще, за каждую написанную Вами строчку!»320

И это была главная награда, ради которой стоило жить.

«Бог вам судья»

1957 год.

Сказать о том, что этот год, отмеченный в СССР запуском первого искусственного спутника Земли и проведением в Москве VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, стал для Паустовского спокойным, нельзя.

19 мая Паустовский в группе писателей будет присутствовать на бывшей «дальней» даче Сталина в деревне Семёновское в Ступинском районе Московской области, где Н. С. Хрущёв в окружении членов политбюро, в числе которых будут Микоян, Ворошилов, Шепилов, Булганин, Каганович, будет принимать деятелей советского искусства, включая писателей.

Неформальность обстановки должна была сгладить острые углы, возникшие в свете последних событий, в том числе и во время встречи в ЦК 13 мая, на которой Константин Георгиевич также присутствовал.

Но уже сразу всё как-то пошло не так. Вскоре Хрущёв, подняв тему идейности в литературе, поддержав «лакировщиков» действительности, назвав их «неплохими ребятами», всей силой обрушился на альманах «Литературная Москва», обозвав одного из членов его редсовета, Маргариту Алигер, «идеологическим диверсантом и отрыжкой капиталистического Запада». В данном контексте сказанного в адрес известной поэтессы стоит понимать, что таковой «отрыжкой» были и все другие члены редсовета альманаха! И Паустовский в их числе!

Впоследствии Андрей Вознесенский, не присутствовавший на этой встрече, но осведомлённый о том, что на ней происходило, вспоминал:

«Мне рассказывали, как Н. С. Хрущёв топал ногами на тоненькую Алигер. Как крохотная старушка Шагинян ушла пешком с его дачи, выдернув из ушей слуховой аппарат, чтобы не слышать того, что премьер кричал ей вслед. Никто не посмел ей дать машину»321.

В какой-то момент ситуация с импульсивным Хрущёвым вообще вышла из-под контроля.

Никому из присутствовавших на встрече писателей сгладить ситуацию, которую распалил своим поведением Хрущёв, так и не удалось. Не были услышаны ни Федин, ни Сурков, ни Михалков…

Паустовский, как и все присутствовавшие, был просто, мягко говоря, ошпарен