Читать книгу - "Русские государи в любви и супружестве - Николай Федорович Шахмагонов"

Некоторых руководителей мужество покинуло уже утром 14 декабря, до начала восстания. Князь Трубецкой, намеченный в диктаторы, побродив близ Сенатской площади, отправился присягать Николаю Павловичу. Не решились выйти на площадь и Рылеев с Якубовичем.

Но опасность была слишком велика, ведь часть офицеров и солдат были просто-напросто обмануты. Так солдатам, которые мало разбирались в политике и в терминологии, объявили, что они идут спасать супругу Константина, по имени Конституция, и что Николай Павлович власть захватил самовольно. Были среди руководителей восстания и люди достаточно решительные, готовые идти до конца, были и такие, которые не могли свернуть с намеченного пути, повинуясь темным силам, тайными слугами которых они были.

День 14 декабря 1825 года, тяжелый для России день, день несчастья, как охарактеризовал его сам Николай Павлович, стал для него, едва ступившего на престол, поистине звездным часом. Еще за два дня до мятежа, 12 декабря 1825 года, получив сведения о готовящемся выступлении великосветской черни против самодержавия, Николай Павлович написал князю П.Н. Волконскому в Таганрог: «14 числа я буду Государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя».

Супруге же своей, Александре Федоровне, он сказал:

«Мы не знаем, что нас ждет. Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придется умирать».

Утром 14 декабря 1825 года Николай Павлович обратился к командирам преданных ему частей с короткой, пламенной речью:

«Вы знаете, господа, что я не искал короны. Я не находил у себя ни опыта, ни необходимых талантов, чтоб нести столь тяжелое бремя. Но раз Бог мне ее вручил, то сумею ее защитить, и ничто на свете не сможет у меня ее вырвать. Я знаю свои обязанности и сумею их выполнить. Русский Император в случае несчастья должен умереть со шпагою в руке… Но во всяком случае, не предвидя, каким способом мы выйдем из этого кризиса, я вам, господа, поручаю своего сына Александра. Что же касается до меня, то доведется ли мне быть Императором хотя бы один день, в течение одного часа я докажу, что достоин быть Императором!»

Некто Кюстин, состряпавший впоследствии о Николае Первом пасквильную книгу, и тот вынужден был признать величие молодого государя в тот критический день 14 декабря. Он писал: «Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед ними… Он был настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в галоп. Он был очень бледен, но ни один мускул не дрогнул у него на лице. А смерть ходила около него. Заговорщики указали его, как свою первую жертву».

Николай Павлович был постоянно в самых опасных местах. Он до последней возможности пытался избежать кровопролития. Лишь упорство самих декабристов и, конечно, предательский выстрел подонка Каховского в славного героя Отечественной войны 1812 года генерала Михаила Андреевича Милорадовича – заставили отдать приказ на открытие огня.

Решительные и смелые действия молодого государя смели с русской земли банду заблудших, зараженных чужебесием дворянчиков. Пушкин справедливо отметил, что «мятеж декабристов обличил историческую несостоятельность идеалов, насильственно переносимых на Русскую почву; фальшивые призраки будущего переустройства России на европейский фасон, которыми тешилось незрелое, порвавшее с народными преданиями Русское общество, были разбиты».

На протяжении всего действа государь император был постоянно на линии огня, несмотря на то что положение его действительно было крайне опасным. Ведь к нему были посланы убийцы. К примеру, Якубович, вооруженный пистолетом, попросил Николая Павловича отъехать в сторону и нагнуться к нему, но вместо того, чтобы выстрелить, для чего он и отзывал в сторонку, пролепетал жалобно:

– Я был с ними, но пришел к вам, – и поспешил принести присягу императору.

Николай воскликнул:

– Так идите к мятежникам и уговорите их прекратить бесполезное выступление.

Якубович пошел, но совершил новую подлость. Он заявил восставшим, ободряя их и призывая тем самым к продолжению бунта:

– Держитесь, там все вас сильно боятся, – и, произнеся эту предательскую и лживую фразу, поспешил скрыться, чтобы не быть среди тех, кто должен был вот-вот оказаться под огнем.

Помощник планируемого диктатора Трубецкого, некто Булатов, вслед за Якубовичем подходил к Николаю Павловичу, бродил рядом, как вспоминал потом, «мучительно, бессильно порывался убить его», но мужества «дворянским революционерам» явно не хватало.

Известно, кстати, что когда накануне тянули жребий стрелять в императора, и это выпало Каховскому, тот наотрез отказался, пояснив, что не хочет рисковать жизнью ради того, чтобы все лавры от этого выстрела достались Бестужевым. Каховского прогнали. Но он сам явился 14 декабря на Сенатскую площадь, правда, в гражданской одежде и без оружия, чтобы, видимо, оценить обстановку и окончательно решить, быть ли с восставшими.

Эта омерзительная личность с утраченной ориентацией имела крайне низкие моральные качества. Каховского неоднократно изгоняли из армии за трусость, низость и дурные наклонности, но он каким-то чудом вновь и вновь восстанавливался в службе. Вот и в то утро с легкостью снял военный мундир, хотя как раз числился в офицерах. Когда же Николай Павлович направил к войскам генерал-губернатора Санкт-Петербурга генерала от инфантерии Михаила Андреевича Милорадовича, которого все называли «храбрейшим из храбрых», а истинные воины, защитники Отечества, любили и уважали, Каховский пошел на преступление. В толпе мятежников мало было истинных воинов, в основном ее составлял светский сброд, для которого воинская служба казалась престижным времяпрепровождением, а военная форма – предметом для обольщения дам. Тем не менее в рядах солдат послышалось брожение, когда перед строем появился прославленный генерал – герой Отечественной войны 1812 года, ведь среди старших возрастов было немало участников битв с Наполеоном. И тогда Каховский подбежал к Бестужеву, выхватил у него из-за пояса пистолет, незаметно, со спины, приблизился к Милорадовичу, ударил ножом его коня, а когда граф обернулся, чтобы узнать, в чем дело, выстрелил в упор, смертельно ранив. Командир лейб-гвардии Гренадерского полка генерал Штюллер, увидев это, смело подскакал, чтобы поймать падавшего с коня Милорадовича, но Каховский упредил смертельным выстрелом. Один из современников с горечью писал: «Милорадович и Каховский! Даже неудобно сравнивать эти два имени. Один – прославленный патриот и мужественный воин, второй – фантазер и государственный преступник, кончивший жизнь на виселице».

Когда несколько позже великий князь Михаил Павлович тоже попытался убедить мятежников сложить оружие, его попытался убить другой бандит – Кюхельбекер. Он уже прицелился в великого князя, но тут не выдержали обманутые дворянчиками нижние чины. Три матроса одновременно бросились к мерзкому и коварному чудовищу и выбили у него из рук пистолет.

Мужественного государя-витязя окружали мужественные, отважные русские витязи, и