Читать книгу - "Amor. Автобиографический роман - Анастасия Ивановна Цветаева"

Тогда (от этого она зажмуривалась, потому что умереть было бы легче) – тогда, может быть, он встанет рядом на колени – и пойдёт с ней рядом? (Где ты, Кайя, там и я, Кай…)

Или эти идиотские тупомордые прапорщики, замучившие работой её второго мужа, повелят схватить её «за беспорядок»…

Как глядят на неё прохожие – она не видела, шла, опустив голову. Как и тогда, перед смертью Алёши, помогала боль ног.

Она заставила себя выйти на главную улицу – и дошла часть пути – по ней.

Когда она подползла к церкви, народ расступился. Зашептались. И, как в первый раз – никто (спасибо, спасибо, милые, чудные люди, не посягнувшие, уважавшие нелепость её поступка!) не остановил, не спросил, не вмешался. Она вошла на камень плит с трудом, потому что вдруг обессилела. Вставая, она еле разогнула ноги в коленях, и тяжёлая, в жидкой грязи юбка облепила её.

Постояла, помолилась, расправляя внизу тяжесть комков грязи, в которые обратилась юбка. Затем она попросила Бога оставить Глебу жизнь.

И, разрешив себе идти назад – просто, она пошла прочь из церкви – медленно, насколько позволяла боль ног.

Сенсация, должно быть, облетела городок: «У ней муж умирает. Да не муж он, не муж он ей, у того мужа другая жена, живут всем скопом!.. Ага! Как хлысты!» «Видишь, женщина убивается…» – стыдил кто-то в ответ. И одна из таких женщин, знавшая Нику, пришла проведать её. Ника лежала, была приветлива, не ответила на утешенья ничего. Отмытые колени были в ранах, плоских и красных, болели. Позднее началось нагноение.

Андрей спал, когда Ника вошла. Как она благодарила Судьбу! Ей удалось незаметно помыться, спрятать юбку. И только когда он проснулся и, как всегда, потянулся к ней со всё так же бессильным к выражению – «Как я люблю тебя…» – она, тихонечко присев возле него, головой о его грудь, не глядя и не давая ему оторвать лицо, в его взгляд рассказала.

Полуостановившийся взгляд, гневный, страдающий, синих глаз.

– Этого, помните, Ника, этого я вам не прощу! Хуже этой измены – за моей спиной сделать такое – уже не будет! Если б вы за меня сделали это – я бы убил вас.

Но она уже улыбалась, сжимая его руки. Какое счастье, что не случилось (самое страшное, рок пощадил её…), чтоб Андрей из-за угла выехал на своём англо-норманне…

Глеб умер на другой день, 6 февраля 1919 года. Умер он тихо, не дожив до кризиса. Всё складывал пальцы – крестом.

Но весь мрак, окружавший кольцом эту светлую душу, им в конце жизни поборотый, обступил дом. Всё шло – «не как у людей». Дикая по шумности погода, дьявольский ветер рвал голые ветки, священник наотрез отказался хоронить на соборном кладбище – тифозного. Пришедшие с дезинфекцией делали её по-дикарски и грубо, портя картины и стены, поливая всё из кишки. Инночка кричала. Серёжа не вылезал из-за шкафа, и мать стыдила его за бесчувствие. Он не плакал и не спрашивал ничего. Только вечером на другой день, такой много- и тонкоречивый, сказал, ни на кого не глядя:

– Смеялся, ходил большими шагами, сам наливал чай, – а теперь нет. Как странно!..

Андрей с Ирой шли на похороны вдвоём, Ника, разгибая опухшие колени, с Наташей вела детей в номер гостиницы, пока проветрится дом после дезинфекции.

Почему-то долго не могли сделать гроб. Кто-то сказал, что можно похоронить без гроба, в простыне. Ника соглашалась, боясь для детей заразности и новой беды в дом, Ира не соглашалась. Гроб сделали – пронесли Глеба мимо Ники высоко – она не увидела.

День Ника провела одна с детьми и Наташей в гостинице, отвлекаясь Глебовой дочкой.

Замолила ли она – пройдя на коленях – свой грех с сапогами перед Глебом, ей было неясно: её жертва не была принята.

Придя с кладбища, Ирина рассказала Нике – какие страшные, нечеловеческие были похороны: возчик гнал гроб вскачь. Андрей и она полубегом еле поспевали за дрогами. Ветер валил с ног. Над горами стояла огромная туча. Каркали вороны. Из калитки вдруг вышла чёрная старая женщина со страшным лицом, в тёмном платке, посмотрела, как ведьма, на гроб и скрылась. Старый священник ждал, пока закопают, не отходил от кладбищенской ограды и только тогда подошёл к могиле и отслужил панихиду. Только много позднее, когда и Ирины не стало, Ника спросила себя: да, панихиду. А отпевание? Отпет ли Глеб? Предан ли земле? – И не знала ответа.

Полубезумная от горя и страха (тогда никто не знал, как заражаются сыпным тифом, боялись его, как чумы – через воздух), появилась в конце похорон Сусанна, худая, зловещая, как цыганка, молча постояла над могильным холмом, будто посланная той Пиковой Дамой – предсказанье Глеба свершилось: «Это моя смерть за мной приходила» – как он сказал. Судьба позвала его…

Подушки, на которых лежал Глеб (под него постелили все диванные подушки), и все вещи его – сожгли во дворе. Дом стоял голый, пустой, страшный. Искали квартиру.

Вскоре от сыпного тифа умер священник, отказавшийся подойти к гробу. А когда квартиру нашли, переехали, дом Канаун, где умер Глеб, после дезинфекции и ремонта, снял доктор К., отказавшийся прийти к больному сыпным тифом сделатьукол. Он умер от сыпного тифа в той самой комнате, куда он не согласился войти (к Глебу). Больше смертей от этой болезни в Старом Крыму тогда не было.

Глеб предсказал верно: он был похоронен над городом, на холмистом татарском кладбище. Уже после похорон Ника наткнулась в уголке маленького буфета на пакет в розовой марле. Руки содрогнулись – вторично. Но высыпать сахарный песок, не съесть сахар, о котором Глеб в 40 градусов температуры радовался, что его съедят, – было нельзя. И она насыпала его в сахарницу и понесла людям – пить с ним чай. Глеб уже гнил в земле.

Они жили теперь тесно втроём – Ира, Андрей и Ника. В первую ночь после Глеба они, забрав детей к себе, ещё на старой квартире просидели над ними, спящими, всю ночь, тихо разговаривая об умершем и невольно прислушиваясь, нет ли звуков в его неправдоподобно стихшей комнате… В промежуточной с ней, Серёжиной, сейчас уже темно, и от ужасной усталости, и от ещё живого в час