Читать книгу - "Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев"

в воз-духе и в сердце, как в «Польском пилигриме» Мицкевича и у ссыльных в Сибирь поляках. В «Свадьбе» Выспянского Невеста видит сон: бесы везут: «Куда? – в Польшу. – А где же Польша? – Нигде, – отвечает Поэт. – Она в сердце». И показательно, что именно бесы мыслят пространственно-земельно.

Польша геополитически – как гармошка между Западом и Востоком Европы: то расширяется, то сжимается – и тогда перебегает в Дух, в Листву, во Влаго-воздух, в романтизм прыснет – есть куда! Так что Польскость не боится, а даже навлекает на себя трагедию (с точки зрения земли и тела). Она и изощренна на трагедию – как на шипящие. Трагедия ведь – дар! Крестьянин Слимак в «Форпосте» кучу-малу своих бедствий пересчитывает – и все мало! Но поляк вынесет и будет пировать и плясать. Недаром «Кулик» Словацкого восстание как свадебный поезд представляет.

Посредничество Польскости между германством и российством в том даже проявляется, что в тутошнем бутерброде колбаса (немецкий Wurst) вместе с сыром (русская Мать-сыра земля)… То есть в Польском Космо-Психо-Логосе элементы и того и другого обнаруживаются и синтезируются. Но чтобы не растопиться именно из-за этой близости, Польскость через голову соседей союзится и питается романской субстанцией.

Удивился я далее, что предатель земли польской может не терять героического ореола. Вот Яцек Соплица в «Пане Тадеуше» – убивает из-за угла Стольника Горешку в момент его битвы с «москалями». А Ян Белецкий в поэме Словацкого орду татар приводит на родину – в отмщение магнату. И – покаялись – и славны. А все потому, что Польскость – не на земле, а в ЧЕСТИ. Даже парадоксально скажу: чем меньше Польши, тем больше поляка (и наоборот): вон – Конрад Валленрод!.. Да и сам Адам Мицкевич. И Шопен…

Но за последний кус земли, чтобы было хоть где похоронить! – будут стоять насмерть: вгрызутся, как мужик Слимак в «Форпосте», кто один в абсурдном упорстве одолел нашествие немцев-колонистов. И в повести видно (как и в «Гражине» Мицкевича), что национальная воля и ум – в женщинах Польши. Это Слимакова чует, что земля – не в моргах и деньгах, а в – «Дзядах»: чтобы было где душам умерших кружку поставить.

И вот еще великий в Польше сюжет: взаимоперетекание живых и умерших: чуянье умерших как живых духов, действующих и в нашей жизни. Про то – «Дзяды» Мицкевича. А в «Свадьбе» Выспянского персонажи истории – они же действующие лица в настоящем: Вернигора, Браницкий, Станьчик и т. д. Смазаны Прошлое и Будущее в поляке – плывут в мареве Настоящего; но оно в «Свадьбе» не твердь, а полусон и иллюзия, пир полупьяного существования…

И в «Солярисе» Ст. Лема реализуются думы и мечтания, навязчивые идеи людей, их внутренняя жизнь и подсознание: Солярис их читает, знает – и воплощает… Да это же как и в «Дзядах»: воскрешение образов умерших, живущих в моей памяти. Кстати, Солярис – это же дышащий и волящий воздушный океан! Влаго-воз-Дух! Король Влаговоздух – как «Король дух» Словацкого! Океан – как живое всесущество, демиург. Если по иудаизму Бог – это «Огнь поядающий», ветер, гром и столп огня, то польский образ Бога имеет в стихиях себе соответствием – водо-воздух…

Живость умерших, умение с ними жить в соседстве и ориентировке на них – и в балладах Мицкевича («Свитезянка» и упыри), и в «Тренах» Кохановского, и у Броневского «Ясеневый гроб», и Мацей Борына весь 2-й том «Мужиков» Реймонта лежит умирающий, как органный пункт на Смерти; и в «Березняке» Ивашкевича могилы жены и брата – при усадьбе; и современный прозаик Мысливский пишет «Камень на камень», где строится – СКЛЕП.

Но отсюда и Польский Эрос: у Марыси в «Свадьбе» два возлюбленных: живой муж Войтек и умерший жених Призрак.

Эрос русской женщины – иной: ей, Матери-сырой земле, тоже нужно два мужика: хмельной, разгульный Народ-Светер и Государство-Кесарь, закон-аппарат. Онегин и Гремин, Обломов и Штольц, Вронский и Каренин и т. д. И еще – поэзия разлук, коей препоясана русская земля: происходит перекос вертикали Эроса – на ширь-даль-горизонталь… чтобы любовь и песня прокатывались по всему необъятному пространству и его единили…

В польском Эросе она – наверху (а не внизу, как Мать-сыра). И у Гоголя-Яновского, кто, на мой взгляд, Конрад Валленрод польства в русской литературе (разъел пушкинскую цельность критическим и сатирическим направлением), Ведьма наяривается сверху на Хому Брута.

Глубинная амбиция поляка – соперничество с Христом: заменить его собой, Польским народом, на коленях у Пьеты (=Пенькны Мадонны). Жертвенность, мессианизм Товянского и Мицкевича.

Разберемся меж персонажами Эроса: Отец, Мать, Сын, Жена… В одних странах разворачивается Эдипов комплекс: Сын убивает Отца и женится на Матери (Эллада, Европа Западная так). На Востоке и в России – то, что я назвал «Рустамов комплекс»: Отец убивает Сына (Рустам – Сына своего Сохраба, Илья Муромец – Сокольника, Иван Грозный, Петр Первый и Тарас Бульба – сыновей своих) и, в варианте, женится на Снохе (у Максима Горького Эрос Артамоновых – снохаческий). В Америке – Орестов комплекс: «матереубийство»; переселенцы покидают Мать – родину Старого света, а новую землю не как Мать, не как Природину, а как пассивный материал-сырье для труда ощущают, без священного отношения…

А в Польше как с этими ипостасями?..

Отец оттеснен – в ничтожность: и король безгласен при «либерум вето»; и в литературе Отец – слабый персонаж (в «Границе» Налковской – разоблачение отцов). В «Дзядах» (не Отец, а Отец Отца тут сакрален – Дед) мятеж Сына на Отца-Бога: его поливает. А почему? Потому что сам так страдал, как другой сын Бога – Христос; и чуть ли не превзошел… Потому-то Папа тогдашний как еретические воспринял книги Мицкевича «Польский пилигрим» и «Книги народа польского»: как покушение заместить Христа Польским народом – в любви Матери Божией… Так что в Польше ревность Сына-Брата – к Брату (и в «Березняке» Ивашкевича): кто кого пережертвит, «Ромулов комплекс» (не скажу: «Каинов»…). Горизонтальное соперничество (однопоколенники: Соплица и Горешка), а не вертикальное…

Еще посравним с другими моделями.

Шар и Круг, столь совершенные в эллинстве, отвергаются Мицкевичем: лимоны Италии – мертвенные шары из золота (в «Тадеуше»); и «прусский король начертал КРУГ и сказал: «вот Бог новый» (в «Польском пилигриме»). Также и квадрат и куб германства – отвратная для польской эстетики фигура; и орнаменты преобладают тут лиственные, а не геометрические.

Чужд и Итальянский Космос атома-камня-индивида в сияющей пустоте. Ближе французская milieu – среда, значащая полнота: тут тоже из четырех стихий не крайние – земля и огонь, а посреднические – вода и воздух – значащи; также и