Читать книгу - "Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Джон Эванс"

нацист в 1934 г. с ненавистью называл их «красным наводнением… ордой красных наёмников, крадущихся в ночи», а другой штурмовик описывал их как «красную толпу убийц… кричащие, визжащие орды… наполненные ненавистью, перекошенные лица которых следует изучать криминалистам»[546]. Их ненависть подпитывалась бесчисленными схватками вплоть до жутких инцидентов, таких как печально известная перестрелка между коммунистами и коричневыми рубашками, которая произошла в поезде «Берлин Лихтенфельс» 27 марта 1927 г. Коричневые рубашки противопоставляли преступной природе коммунистов то, что они считали собственным самоотверженным идеализмом. Один штурмовик говорил с гордостью, что борьба в конце 1920-х «требовала как финансовых, так и психологических жертв от всех товарищей. Каждую ночь распространялись листовки, за которые приходилось платить нам самим. Каждый месяц проводился съезд… который всегда заканчивался 60 марками долгов для нашего местного маленького отделения из 5–10 человек, поскольку ни один владелец гостиницы не сдал бы нам зал без предоплаты»[547]. Часто повторяемое заявление, что многие коричневые рубашки присоединялись к организации, только если им предлагалось вознаграждение в виде бесплатного питания, напитков, одежды и проживания, не говоря уже о захватывающих и жестоких видах развлечений, вряд ли способно объяснить фанатизм и мотивацию многих из них. Только самые старые активисты присоединялись к штурмовикам в надежде получить работу или финансовую поддержку. Для молодёжи это значило не так много[548]. Нацистские лидеры студентов часто загоняли себя в глубокие долги, платя из своего кармана за плакаты и брошюры[549]. У многих других дела обстояли точно так же.

Конечно, подобные свидетельства, предназначенные для американского социолога, обязаны были подчёркивать самопожертвование и преданность их авторов[550]. Тем не менее сложно оценить весь размах фанатизма и ненависти штурмовиков, если только не принять к сведению, что часто они действительно считали, что приносят жертву во имя своей цели. Сам Гитлер обратил внимание на это, когда в январе 1932 г. призвал слушателей «не забывать, какую жертву сегодня приносят сотни тысяч мужчин из национал-социалистического движения, которые каждый день забираются на грузовики, охраняют собрания, выступают на маршах, приносят свою жертву каждую ночь, возвращаясь домой только к рассвету, а потом снова направляются в мастерские или на заводы или идут получать своё скудное пособие по безработице, когда они покупают себе униформу, рубашки, значки и даже оплачивают транспорт из своего жалкого заработка — поверьте мне, одно это уже является признаком власти идеи, великой идеи!»[551]

Нацистская партия жила за счёт такой преданности. Источником её силы и динамизма была финансовая независимость от крупных предприятий или бюрократических организаций, таких как профсоюзы, и эта независимость отличала её от «буржуазных» партий и социал-демократов. В ещё в меньшей степени партия зависела от тайной поддержки иностранных государств, как это было с коммунистами, финансировавшимися из Москвы[552].

Многие люди примкнули к нацистам благодаря демагогии Гитлера. Речи Гитлера, произносимые в драматических декорациях на массовых съездах и гигантских собраниях под открытым небом в конце 1920-х, имели власть большую, чем когда-либо. Один молодой националист, родившийся в 1908 г., посещал разные митинги, на которых присутствовали такие звёзды правых радикалов, как Гугенберг и Людендорф, пока наконец не нашёл своё вдохновение, когда «услышал Вождя Адольфа Гитлера вживую. После этого для меня существовало только одно: либо победить с Адольфом Гитлером, либо умереть за него. Личность вождя поглотила меня полностью. Тот, кто узнает Адольфа Гитлера с чистым и искреннем сердцем, полюбит его всей душой. Мы будем любить его не во имя материализма, но ради Германии»[553].

И людей, оставивших подобные свидетельства, было много, от антисемитски настроенного рабочего металлургического завода, родившегося в 1903 г., который обнаружил на митинге Гитлера в 1927 г., что «наш вождь излучает мощь, которая делает нас сильными», до другого штурмовика, родившегося в 1907 г., который заявил, что попал под власть Гитлера в 1929 г. в Нюрнберге: «Как сверкали его глаза, когда его штурмовики маршировали мимо него в свете факелов, бескрайнее море огней, текущее по улицам древней столицы рейха»[554].

Изрядной долей доставшейся им народной любви нацисты обязаны своему обещанию покончить с политической раздробленностью, которая свирепствовала в Германии при Веймарской республике. Один восемнадцатилетний клерк, посещавший съезды на региональных выборах в 1929 г., услышав нацистского оратора, был поражён «искренней преданностью всему немецкому народу, самая большая беда которого состояла в разделённости на множество партий и классов. Наконец-то практическое предложение по возрождению народа! Уничтожить партии! Покончить с классовым делением! Истинная национальная общность! Этим целям я мог посвятить себя всего без остатка»[555].

В конечном счёте относительно немногие становились активными членами движения за счёт чтения политических или идеологических трактатов. Значение имело только сказанное слово. И опять же не всех гипнотизировали речи Гитлера. Серьёзная и идеалистически настроенная молодая нацистка из среднего класса Мелита Машман, например, восхищалась им как «человеком народа», вышедшим из безвестности, но даже на ежегодном партийном съезде она была так занята, что, как писала позднее, «не могла позволить себе предаваться «дебоширству» экстатического исступления». Она находила парады и представления скучными и бессмысленными. Для неё нацизм был скорее патриотическим идеалом, чем культом отдельного лидера[556]. Для сторонников нацизма из среднего класса, в особенности для женщин, уличное насилие часто было тем, с чем следовало нехотя мириться или намеренно игнорировать.

Многие такие люди пришли к нацизму, полные нерешительности. Даже вступление в партию часто совершенно необязательно было свидетельством той преданности, которую, например, демонстрировали молодые штурмовики, опрошенные Теодором Абелем. Изрядное число членов партии вышли из неё, проведя в её рядах относительно небольшое время. Тем не менее к началу 1930-х партия начала распространять своё влияние за пределы нижних слоёв среднего класса, которые всегда были её фундаментом. Не упускавшие возможности заявить о своей поддержке рабочего класса, официальные лица партии часто называли своих соратников рабочими, тогда как на самом деле они ими не были. Подробные местные исследования показали, что в стандартных записях о партийном членстве, сделанных на основании внутренней переписи в партии от 1935 г., процент рабочих, состоящих в партии, был завышен как минимум вдвое. В частности, говорилось о примерно 10% во втором по значению городе Германии Гамбурге в 1925 г.[557]. Наёмные работники также образовывали социальную группу, представители которой подолгу не задерживались в партии, и поэтому её упоминания менее всего следовало ожидать в статистике 1935 г., на которой основано большинство подсчётов. Однако Гамбург был традиционным центром рабочего движения, сила которого усложняла задачу нацистов по вторжению в местную политическую жизнь. В некоторых