Читать книгу - "Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов"

На кухню она ходила за заказами; запахи и звуки не были родными, бабушкиными, но тоже все было вполне съедобно и даже вкусно. Да и не баловал городок подобными заведениями. Пару кофеен, кулинария и громкий грузинский ресторан на берегу реки. Так что не удивительно, что однажды широкая распаренная от влажного воздуха дверь пиццерии открылась и впустила того самого, выжданного и вымечтанного принца, в которого Дуня так преданно верила.

Принц появился в маленьком городке неслучайно. Большая мечта, правда, в более сознательном возрасте, сразила и его. Огромная незнакомая страна пропадала без семейного бизнеса принца.

Бизнес его был не так романтичен, как алые Дунины паруса, но не менее важен. Прямоугольные кабинки с встроенной сплит-системой должны были осчастливить суровых русских в маленьких городках. Принц был сыном короля мобильных туалетов.

Ничто человеческое не чуждо и самым романтичным натурам. Принц, изрядно проголодавшись, захотел приобщиться к русской традиционной кухне. Пиццерия была выбрана за яркую, люминесцентную рекламу и интригующее название «Еда здесь». Появившись на пороге и проследовав к колченогому пластиковому столу, он стал ждать вожделенное – русскую уху, которую посулил ему местный житель. В местной реке обитали рыбы, вполне готовые осчастливить иностранца тонким вкусом юшки, но повар, кроме нехитрых слоу салатов и толстобокой пиццы, ничего не умел готовить. Суматоха на кухне грозила превратиться в панику, и тут настал Дунин звездный час.

Все-таки не напрасны были бабушкины чаяния. Что-то Дуня усвоила из уроков бабы Зои. Принц должен был прибыть на корабле. Корабль – это вода, пенно-синий океан, суровое море, в конце концов, может, и река. А в воде – рыба. Вот именно она-то и стала коронкой Дуни, вернее – уха. Уху Дуня могла готовить виртуозно из любого речного обитателя. И величественные, томно пахнущие тиной сомы, и юркие карасики, и серые, закованные в рыцарские панцири раки – все превращалось в Дуниных ручках в произведение искусства. Уха сборная, опеканная, раковая, пластовая. Дуня наморщила лобик.

– Рядовую смогу. Вот окуньки и сиг у меня куплены. На ужин взяла.

И Дуня достала контрабандой припрятанный пакет (свои продукты запрещали хранить в кухонном холодильнике) и запорхала по кухне. Только раздавались короткие команды:

– Соль, картошки на четвертушки, лук, да мельче, морковку, петрушку тоже. Где лаврушка? Перец давай. Бульон сцедить, хвостики и головы убери, теперь кусками. Огонь убавь. Уф-ф.

Дуня отерла пот со лба.

– Настояться минут так семь. Сама подам. Тарелок нет глубоких? В салатник давай.

Расставив широко в локтях руки, несла Дуня на подносе в глубоком рифленом салатнике свежезаваренное – русское традиционное. Плескалось золотисто-прозрачное, тонкое, сладковато пахнущее в оранжевых кружочках моркови и белых кусках рыбной уваренной плоти воплощение Дуниных надежд. Ноздри принца уловили необыкновенное, теплое и манящее. Через мгновение двое должны были соединиться за столом.

Но судьба уже раскинула свои сети, рядясь, как говорится, в одежды случайности в лице работницы пиццерии – черноглазой Гульноры. В далеком уютном городке смешливый крепыш Бободжон бросил писать своей подружке Гульноре скупые солдатские письма задолго до демобилизации. Причина его молчания – гарнизонная повариха Алена с грудью грозного пятого размера, которая сразила паренька наповал. Промолчав три месяца, Бободжон, как честный человек, изменивший своей подружке, написал как есть – без намеков. Одномоментно, по прочтении письма, став брошенкой, несчастная Гульнора бродила по залу, подбирая со столов скомканные салфетки и грязные приборы. Девушки столкнулись, как в море корабли. Вдохновенная и гордая будущим триумфом Дуня и заплаканная, слепая от слез Гульнора. Поднос взмахнул пластмассовым крылом, и горячая, прозрачная, с солнечными озерками жира уха выплеснулась обжигающей волной прямо на кашемировые темно-шоколадные брюки принца. И через секунду слезные потоки изливались из глаз уже двоих в звенящей тишине.

В Дуниной голове пронеслись и будущее увольнение, и счет из химчистки, и разбившиеся мечты.

Но принц, впрочем, был так поражен Дуниным отчаянием, которое перевесило его досаду от испорченных брюк, что бросился утешать милую, розовощекую девушку и, совсем растерявшись, предложил Дуне прогулку.

Долго, до поздней ночи Дуня гуляла с принцем в темно-шоколадных штанах с жирным пятном под змеиным кожаным ремнем, взахлеб расписывая скудные достопримечательности городка, забегая вперед, жестикулируя, оставляя далеко позади утомленного, отчаянно зевающего переводчика. На речном вокзальчике еще не созревшим розовым утром Дуня провожала своего принца. Он растерянно кивал, шарил по карманам и, наконец, протянул на клочке бумаге непонятную скоропись на непонятном языке. Дуня прижимала сокровище – адрес принца из далекой страны – и давилась слезами. Ушел теплоход, но принц не был забыт. Не приехал он ни через месяц, ни через два. Слишком призрачной показалась прибыль от семейного бизнеса королю, и городок остался без компактных кабинок со встроенной сплит-системой.

Дуня приходила на причал, ждала парусов, грустила. И в один из пасмурных дней встретила уже не принца, а местного электрика Гену, чинившего на пристани вечно мигающий фонарь. И вышла за него замуж. Гена гордился своей розовощекой женой, которая по праздникам готовила ему солнечную, онежскую, с солеными рыжиками уху и родила трех розовощеких дочек, которых назвала Снежана, Кристина и Ассоль.

Сергей Менжерицкий

Живёт в Москве. Окончил Литературный институт, был спецкором ряда московских газет. Сейчас занимается правозащитной деятельностью в сфере экологии, руководит общественным экологическим движением «Открытый берег», является общественным инспектором Росприроднадзора по Центральному федеральному округу.

Восхождение на Ай-Петри

Для завтрашнего восхождения было готово всё. Перед ним, горделиво золотясь этикетками, выстроились в ряд херес «Массандра», портвейн «Ливадия» и кагор «Партенит». Чуть ниже затаилась пластиковая ёмкость с нежнейшим шашлыком из каре ягнёнка, замаринованного в мадере и щедро сдобренного кольцами ядрёного крымского лука и духовитыми татарскими специями. Ещё ниже виднелся пакет с дюжиной конвертиков из лаваша, нашпигованных сулугуни и зеленью.

Удовлетворённо хмыкнув, Стаканский закрыл холодильник и отправился на балкон покурить. Ялтинская набережная в этот час пустынна. Прямо напротив гостиницы возвышалась массивная конструкция с надписью «Олимпиада-80». Чуть дальше торчала корма шхуны-ресторана «Эспаньола» с желтеющими окошками. Над морем повисла дымка с размытыми точками звёзд и пятнышком полной луны. «Море развернулось внизу гигантской скатертью чёрного бархата, взыскующей пира», – вдруг вспомнилась Стаканскому чья-то цитатка.

Докурив, он заметил хищный контур яхты, бесшумно приближавшейся к причалу. Контур становился всё резче и уже спустя минуту отчётливо проявился во всех деталях. Стаканский присвистнул. Над набережной повис нос античной галеры, украшенный изваянием злобной гарпии с мощным бюстом и огромными красными