Читать книгу - "Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов"

с долькой лимона – нет, нельзя. В этой комнате всегда пахнет моющим средством да еще чем-то стерильным и больничным. Возможно, настольная лампа, отбросив на бумаги золотое пятно, уменьшила бы тоску. Но личный свет не положен – только общий. Огромные плафоны на потолке мертвенно горят и день, и ночь.

Все это Феврония рассказывала взахлеб, чуть не плача. Потом замолчала.

– И что, чем я могу помочь? – удивился Кратов. – Думать нужно было, когда на экономиста поступали учиться-то…

– Я бы очень хотела… заниматься философией. Вы не могли бы давать мне частные уроки? Раз-два в неделю, по вечерам? Где-нибудь в кафе… Мне это очень важно, очень нужно. Правда. Я не могу жить так, – тут она, кажется, опять чуть не заплакала. – Понимаете? Я хочу глубоко разбираться даже в самых сложных темах. Какие-нибудь молодежные философские кружки и семинары меня не устраивают. Они собираются, чтобы просто пообщаться, познакомиться друг с другом. А мне суть нужна. Серьезный разговор. Я читала книги по герменевтике, но ничего не поняла…

– С ума сошла?! – рявкнул Андрей Петрович. – Кто начинает учить философию с герменевтики? Аристотеля сначала освой. Труды Платона, его сократические диалоги и «Пир», а там уж…

– Да-да, я буду стараться… Пожалуйста… простите…

– Герменевтику сразу выбрала. Ишь ты.

Такую злость Кратов редко когда испытывал. Ни ума, ни такта у всяких недалеких девиц-философинь. Лишь бы хапнуть модную тему и покрасоваться.

– Да нет, правда… Я не специально… Я не выбирала… – вякала девушка. – Просто книга стояла в книжном. Обложка такая яркая, вот… Я буду читать все, что скажете.

«Еще и книги оценивает по яркости обложки, м-да-а-а…» – подумал профессор, но дать пробный урок все же согласился. Тем более что перспектива попить кофе с милой вечерней девушкой (а еще бывают девушки скромные – утренние и резвые – дневные; ночных же девушек не существует) показалась приятной и необременительной.

Реальность превзошла все ожидания.

На урок в кафе «Итальянский дворик» пришла она – Фея. Разложила тетрадки, собралась конспектировать лекцию, и Кратов, задохнувшись от восторга, только усилием воли переключил себя на труды античных философов.

– Бытие – производное от слов «быть», «есть» – в языках мира имеет специфическое философское содержание и означает не просто существование каких-либо объектов окружающего мира, а то, что гарантирует это существование, – сказал он, и общеизвестные фразы, затертые от частого философского злоупотребления, прозвучали подлинно как никогда.

– Что-что означает? – напряженно переспросила Фея.

Но Кратов не был расположен повторять, тереть до дыр сокровенные истины, а потому торопливо выдал следующий абзац:

– В основе понятия «бытие» – убежденность человека, что мир существует не только здесь и сейчас, но и повсюду и вечно. Единство этих сторон составляет структуру понятия бытия.

«Повсюду и вечно», – записала Фея.

Так и началась их удивительная дружба. Поначалу Феврония смущалась и почти не смотрела на него: человек, владеющий философским знанием, ей представлялся жителем иных миров, тем, кто дерзает поднять пенный кубок, наполненный сладчайшим нектаром, и произносить тосты на пиршестве олимпийских богов. И обратить их в труху.

И вознестись к звездам. Самому, наконец, стать кометой… Потом, по мере заполнения толстой тетради конспектами и таблицами, Феврония осмелела. Кратов добился, чтобы она научилась отличать Платона от Платина, а Аристотеля – от Аристофана, и был этим чрезвычайно доволен.

К весне они уже разговаривали не только на философские, но и на житейские темы. Балуясь, проводили эксперименты: Кратов снимал свои огромные очки, похожие на барочную лепнину, а Феечка спрашивала, что же написано вон там, на вывесках. Оказывалось, что рядом с ней он вновь обретал зрение и видел все, даже мельчайшие буквы и рисунки дальних витрин. За тучами он начинал видеть звезды. Если он оборачивался в сторону экватора, то замечал пальмы, а также бегемотов и птичек колибри; оборачивался на север – и прозревал, как в тундре над юртой вьется дымок и бежит по крепкому насту, стуча золотыми копытцами, олень.

– У него не золотые копытца, – прищуриваясь, отвечала Феечка, – присмотритесь. Просто яркое солнце отражается столь ярко, и нам кажется…

– Да-да, – вникал Кратов, – конечно, солнце. Все-то там сейчас окутано морозным светом. В отличие от Китая, где идут дожди…

Таким становилось зрение. Но этим вечером, на катке, Кратов все же не стал снимать очки: он боялся, что дальние картины отвлекут внимание и он не сможет покататься как следует, от души. Стекла ограничивали мир, бережно закладывали актуальный фрагмент видения в оправу и одновременно добавляли ощущение уверенности и уюта.

Этим вечером Кратов решил покататься от души. Все куда-то неслись – Андрей Петрович решил не отставать. Промчавшись один круг, он вытянул ногу и ловко совершил прыжок. Затем подъехал к центру и принялся бешено крутиться вокруг своей оси, широко раскинув руки и чуть откинувшись назад. Не забыл и свою любимую «ласточку». Толпа уже не двигалась, а замерла. На десятом круге или сотом – Кратов потерял счет – раздались дружные аплодисменты. Это был триумф, причем однозначный и грандиозный.

– Каток закрывается! – как всегда вовремя раздался голос смотрителя. – Просьба покинуть лед. Приходите завтра к десяти утра.

Шествуя рядом с ним в раздевалку, Феечка так и сияла от гордости.

– Так вы занимались фигурным катанием, да? Вы были чемпионом?

Кратов не помнил за собой подобные достижения, но на всякий случай загадочно согласился.

– Вот это да! И вы молчали! Столько времени! Андрей Петрович…

Хотя каток и закрывался, но всякие бары и кафе, привстав на цыпочки, звали посетителей. Впереди была ночь, тревожная и прекрасная. Кратов предложил зайти куда-нибудь и выпить «американо» с мягкой булочкой или пирожным, на что Феечка ответила, что пирожными на ночь глядя она не увлекается, но вот крепкий кофе с дольками каких-нибудь фруктов был бы очень кстати.

До этого, правда, нужно было решить одну проблему: развязав шнуровку, избавиться от коньков. Морской узел никак не поддавался. Кратов уже с грустью представлял свою жизнь в образе недочеловека-конькобежца – мутация пострашней, чем у кентавра, попробуйте бродить по земле, опираясь на тонкие и коварные, а то и кровавые лезвия. Но Феечка догадалась и сбегала к администратору за ножницами, а затем одним взмахом руки освободила Кратова от этих страшных и мучительных уз.

Переобувшись в сапоги, он стал новым человеком. Ноги приятно гудели, каждый шаг отзывался сдержанным полетом. Ночной город, усеянный звездами и влажным снегопадом, приветливо сиял прозрачностью витрин. В одном тихом кафе в районе Савёловского они нашли приют. Кратов плохо запомнил содержание разговора в ту ночь. Только неоновый свет за окном, только тишину и мерцающие капли зажжённых на столе