Читать книгу - "«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев"

полиции Гивинс (Pat Givins) был у швейцарского консула с запросом о подданстве «больных» и получил подтверждение, что они швейцарцы по фамилии «Руэгг». О том, что Гивинс возглавляет английскую контрразведывательную службу (Специальный отдел – S.2) не являлось секретом для многих.

13 ноября «Герман» сообщил «Михаилу»: «Фишер видал больных. Самочувствие хорошее, режим облегчён. Общие перспективы хорошие. Фишеру обещали 15-го свидание с Чан Кайши».

15 ноября 1931 года из Шанхая от «Рамзая» поступила телеграмма: «Сун Цинлин просит передать следующее сообщение тов. Карахану:

„Считаю, что наступило время дискутировать вопрос возобновления отношений с Китаем. Если Вы согласны, тогда пришлите в Шанхай тайного представителя для вступительного обсуждения, считаю присутствие Марселя (Л. М. Карахан. – Авт.) очень желательным. Прошу ответ не позднее 18-го этого месяца. В разговоре с нами она добавила, что после долгих разговоров с Чан Кайши считает его желание вести эти переговоры совершенно серьёзным. Но эти переговоры должны быть начаты как можно скорее, прежде чем люди Ван Цзинвэя укрепятся в Нанкине. Наше мнение: мы здесь скептически относимся к серьёзности предложения Чан Кайши, так как он ведёт интенсивные переговоры с американскими и английскими послами“».

Зорге был не прав в оценке предложения Чан Кайши. Внутриполитическая и внешнеполитическая обстановка вынуждали китайского лидера «разыграть» советскую карту.

Телеграмма была разослана руководству РККА: Ворошилову, Тухачевскому и Гамарнику, а также была направлена начальнику ИНО ОГПУ Артузову. «Расписал» ли наркомвоенмор это сообщение Рамзая руководителям партии и правительства, сказать трудно. Как бы то ни было, никакой реакции на призыв Чан Кайши из Москвы не последовало.

24 ноября Рамзай отправил новое сообщение по этому же поводу: «Жена Сунь Ятсена из-за возможного отъезда Чан Кайши просит ответа Карахана». На сей раз Берзин не дал ход телеграмме, а распорядился «отправить» её в дело.

Как следует из дневника Чан Кайши, Сун Цинлин на одной из происходивших в те дни встреч с ним и его женой (своей сестрой) Сун Мэйлин предложила освободить «Нуленсов» в обмен на репатриацию сына Чана от первого брака – Цзян Цзинго[36].

В ноябре 1925 г. 16-летним юношей Цзян приехал в Советский Союз и стал учиться в Москве в Университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена (УТК), где получил псевдоним Николай Владимирович Елизаров. Вместе с ним в «Красную Мекку» отправились ещё 118 молодых китайцев. Там же, в УТК, Цзян вступил в комсомол, начал выполнять ответственные поручения, вошёл в редакционный совет стенной газеты Университета «Хун цян» («Красная стена»). В апреле 1927 г. Цзян был настолько потрясен шанхайским переворотом, что на университетском митинге отрекся от своего отца – «палача», назвав его «…кровавой собакой чёрной китайской реакции».

В конце 1927 г., после окончания Университета трудящихся Китая, Цзян Цзинго откомандировали в Ленинград, в Военно-политическую академию (ВПА) им. Н. Г. Толмачева. Вскоре после этого ему пришлось расстаться с женой, молоденькой Фэн Фунэн (псевдоним – Нежданова), дочерью Фэн Юйсяна, на которой он женился ещё в УТК. Разрыв объяснялся очень просто: маршал Фэн тоже оказался «кровавой собакой». Цзян Цзинго же продолжил учёбу в ВПА. В характеристике на Елизарова, составленной на третьем курсе академии, отмечалось: «Политически развит хорошо. В партийной работе активен. В силу молодости, отсутствия практической работы и социального происхождения посылать сразу в Китай на ответственную работу не следует. Желательно послать на год на производство».

Окончив с отличием в июне 1930 г. академию, Елизаров обратился к советским властям с просьбой отпустить его на родину или направить служить в Красную армию. Однако ни одна из этих просьб не была удовлетворена. Октябрь 1930-го он встретил учеником слесаря на московском заводе «Динамо».

Прошёл год. И Елизарову вновь пришлось начинать всё с нуля: в мае 1931 г. его перебросили на подъём колхозного строительства в захолустную деревню, расположенную в Зарайском районе, между Москвой и Рязанью. Вскоре Цзян Цзинго освободили от работы в поле и возложили на него обязанности председателя колхоза…

Итак, Сун Цинлин предложила произвести рокировку: Цзян Цзинго направить в Китай, а семью «Нулансов» – в Советский Союз. Чан посоветовался с женой, Сун Мэйлин. Их супружество длилось уже четыре года, но детей не было, и Сун стояла на том, чтобы согласиться на сделку. Однако Чан Кайши после долгих раздумий отказался от предложения свояченицы. «Глава Дальневосточного бюро советской компартии совершил в Китае преступление, – записал он в дневнике, – и госпожа Сун хочет, чтобы я обменял Нуланса на Цзинго. Нет, я скорее соглашусь, чтобы Цзинго оставался в ссылке и даже погиб в России, чем выменяю его на преступника. Иметь ли мне наследника или нет – на то Божья воля. Но я не могу нарушить закон, предать страну, запятнать честь своего имени. Не могу пожертвовать интересами государства даже ради сына». Представляется, что Чан Кайши в этих строчках не лукавил и был честен перед собой.

Предложение Сун Цинлин о возвращении в Китай сына Чан Кайши в обмен на освобождение супругов Рудник даже не рассматривалось в Москве, и его выдвижение являлось сугубо частной инициативой вдовы Сунь Ятсена, предварительно не обговорённой ни с Зорге, ни с Майером. И более того, Сун так и не рассказала о состоявшемся разговоре с китайским лидером ни Зорге, ни Майеру. Цзинго вернулся на родину в марте 1937 г., а супруги «Руэгг» (Рудник и его жена, Моисеенко-Великая) были выпущены из тюрьмы в августе этого же года.

Тем не менее для того чтобы добиться согласия Москвы начать предварительные контакты по вопросу возобновления дипломатических отношений, Чан Кайши пообещал своей родственнице смягчить участь арестованных. Сун Цинлин получила от Чан Кайши обещание, что «приготовленный судом» смертный приговор Руднику и пожизненное заключение его жене он не подпишет. Кроме того, Сун Цинлин была предоставлена возможность поговорить с заключёнными.

17 ноября «Рамзай» телеграфировал в Москву:

«Для Михаила. Лия лично разговаривала с больными. Получила от Чан Кайши обещание, что приготовленный судом приговор к смерти и пожизненное жене не будет им подписан».

Шаги, предпринятые Рамзаем через посредничество Сун Цинлин, были встречены «в штыки» адвокатом Фишером, и он воздействовал в этом же направлении на «Германа». В результате Майер запросил инструкций Пятницкого:

«Шанхай, 23 ноября 1931 года. Михаилу. Соседи (сотрудники военной разведки – Зорге. – Авт.) передали Вам их переговоры с Лией и результаты переговоров с Чан Кайши. Фишер находит шаги, предпринятые Лией, опасными, закрывая ему другие возможности. Какова наша тактика: действовать через Лию, делая ставку на неё, или моё предложение продолжать начатую работу Фишера через его друзей в Нанкине? Герман».

«Рамзай», отправивший эту телеграмму, счёл необходимым сделать совершенно оправданную приписку: «Считаем постановку вопроса Германом неправильной. Считаем