Читать книгу - "Секретные коммандос - Джон Л. Пластер"

вокруг бойцов SOG, а взрывающиеся Клейморы сдерживали пытающихся подобраться ползком. Но неустанный минометный огонь наносил постоянные потери; один за другим разрывы находили монтаньяров и американцев в их неглубоких ячейках. В одной подобной молнии вспышке Беллетьер различил на земле человеческие конечности, оторванные у какого-то бедолаги ярда, которого разнесло в клочья в его окопе. Мертвые тела вытаскивали перед боевыми позициями, чтобы улучшить защиту. После каждого обстрела бойцы SOG перекрикивались, докладывая о раненых и убитых, чтобы лейтенант Дэвис, командир взвода, мог сместить или сократить периметр.

С приближением рассвета северовьетнамцы добавили к обстрелу стреляющие с плеча РПГ. Предпринятая противником атака сокрушила бы их, но NVA, должно быть, не осознавали, насколько сильно истощен взвод. Затем, с рассветом, небо заполнили истребители, сбрасывая бомбы и обстреливая весь район, пока, наконец, "Скайрейдеры" A-1 не засыпали долину бомбами с концентрированным слезоточивым газом, и не появились "Хьюи". Управлять вертолетами в противогазах было трудно, но пилоты справились великолепно, лавируя между потоками трассеров, чтобы достичь LZ. Бойцы Хэтчет Форс тоже были в противогазах, за исключением тех, у кого были серьезные ранения в голову, как у Беллетьера. Противник обшаривал небо интенсивным огнем, но кашель и залитые слезами глаза затрудняли прицеливание — стрелкам NVA не удалось сбить ни одного борта.

В Дакто я с Биллом и Толстым Альбертом стоял рядом со взлеткой, и вглядывался в точки возвращающихся "Хьюи". Когда их первая птичка приземлилась, мы помогли Беллетьеру выбраться и усадили его на обваловку из мешков с песком, чтобы обработать раны. Глаза Беллетьера закатились, а зубы бесконтрольно стучали; он никого не узнавал, не понимал, где он, просто трясся, стонал и пытался говорить, но не мог. Три дюйма его черепа отсутствовали, и внутри раны я видел блестящий серый мозг. Мы не прикасались к ране, опасаясь еще больше навредить ему. "С тобой все будет в порядке", — солгал я, думая однако, что Фрэнк вот-вот умрет. Несколько человек подняли его на ноги и помогли забраться в раскручивающий винт "Хьюи", который немедленно доставил его, Брока и еще нескольких тяжело раненых в эвакуационный госпиталь Плейку.

Мы не высадились в этот день, поэтому вечером в клубе Билл, Толстый Альберт и я присоединились ко всем, чтобы спеть "Эй Блю" по капитану Уилану и Рону Бозикису. После этого лучший друг Бозикиса, Уэйн Андерсон, выразил скорбь многих солдат, которые были в другом месте, когда погиб его ближайший товарищ: "Если бы я был там", — горевал Андерсон, — "этого бы никогда не случилось". Мы сочувствовали ему, но никто не знал, что сказать.

После потери товарища по группе некоторым людям нужно было время, чтобы подумать, погоревать и приспособиться, подобно тому, как гражданские справляются со смертью родственника. Другие хотели вернуться на поле боя и сражаться, чтобы не зацикливаться на невосполнимой утрате. Третьи же яростно протестовали против этой несправедливой судьбы, цепляясь за какой-то способ уравновесить, сделать что-то. Если он был бессилен спасти жизнь Рона Бозикиса, решил Андерсон, то, по крайней мере, отомстит за его смерть. Андерсон вскинул свой стакан в воздух, воскликнул: "Бозикис!", затем осушил его одним долгим глотком, отбросил пустую посуду и крикнул: "Я убью десять северовьетнамцев за Рона Бозикиса!" Он кричал это снова и снова, и он не кривил душой.

В госпитале в Плейку Фрэнк Беллетьер едва держался. Его экстренно прооперировали, сняв отек мозга и удалив поврежденные ткани. Несколько дней он не мог говорить, затем, наконец, узнал нескольких товарищей в своей палате, и его разум снова заработал. В Японии он едва не умер от инфекции мозга, но, в конце концов, добрался домой.

На следующее утро после его эвакуации мы, невзирая ни на что, вернулись в Дакто, под ясным небом забрались в "Хьюи" и направились к нашей цели далеко на севере. Когда наш "Хьюи" запускал двигатель, Толстый Альберт изобразил свою римскую персону, поправил невидимую тогу и воскликнул: "Да начнутся игры!" Во время этого долгого сорокаминутного перелета я чувствовал себя христианином, спускающимся в яму со львами, наблюдая, как все подобие цивилизации и наши аванпосты скрываются далеко-далеко позади. Я был уверен в своих способностях разведчика и тактических навыках; меня беспокоили вещи, находившиеся вне моего влияния, особенно погода, которая по мере приближения к цели становилась облачной и пасмурной.

Как и на последнем выходе в Камбодже, я обменялся рюкзаками с радистом — теперь Толстым Альбертом — чтобы иметь групповую радиостанцию при себе во время высадки. Мы обменяемся обратно после нашего "Группа окей". Когда мы пролетали над верхушками деревьев, сбрасывая скорость, я перемещал свой CAR-15 от тени к тени, затем вылез на полоз, продолжая высматривать любые признаки движения, присутствия, огня. Наш "Хьюи" выровнялся над ложбиной, которую я сфотографировал ранее, и перешел в устойчивое висение в пяти футах над листвой. Я выпрыгнул — и все прыгнули следом — и вот тогда начались наши неприятности.

То, что выглядело кустами высотой по колено, оказалось зарослями азиатского шиповника высотой семь футов (2,1 м), такими густыми, что мы не могли провалиться до земли, но недостаточно прочными, чтобы ползти по ним. Я не мог пошевелиться, как перевернутая черепаха. Затем второй "Хьюи" пролетел так близко, что я мог коснуться его полоза, хвостовой винт качнулся к моему лицу, вращаясь, как циркулярная пила. Пока он дергался и раскачивался, мне пришлось отвернуть лицо вбок, чтобы меня не порубило. Затем "Хьюи" взлетел, и словно и не было никакой опасности. Через несколько минут мы выползли из шиповника и, не обнаружив никаких признаков противника, я радировал "Группа окей".

Ведомые нашим пойнтменом, Боюи, переодетым солдатом NVA, с АК и нагрудником с магазинами, мы провели долгий, трудный день, поднимаясь в гору, иногда нам приходилось карабкаться. Поздним утром, я едва успел коснуться дерева, как на меня набросились пятьдесят огненных муравьев, стремясь вцепиться мне в шею и руку. Смахивая их, я обернулся, чтобы предупредить ярда позади меня, Йео, но он уже сорвал один из покрытых муравьями листьев, свернул его и принялся аккуратно жевать свой "сэндвич". Он ухмыльнулся мне, муравьи сыпались с его губ.

Ближе к вечеру мы прошли две трети пути к вершине. Первую ночь мы провели на крутом склоне, где северовьетнамцам понадобится чертовски много времени, чтобы подобраться к нам. Когда Один-Ноль был Бен, я заметил, что все спали слишком крепко, зная, что кто-то другой бодрствует на страже. А что, если тот человек в охранении уснет? Я отказался от этого — в охранении никого не будет, поэтому никто не сможет отдыхать комфортно. При малейшем