Читать книгу - "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова"

слова невесомы и ветром несомы,

как неверны последние солнечные часы.

Владимир Строчков. «Осень. Сон сосен соосен несносному стону осы…» [810].

При контекстном сближении слов несомый и невесомый, уже вполне банальном, грамматическая архаичность причастия несомый устойчиво связана с высказываниями о Боге, душе, ангелах, стихийных силах.

В стихотворении Виктора Кривулина это причастие само по себе сакрализует объект действия – утраченный язык русского дворянства:

куда ни сунешься – везде журнальное вчера

чего мы ждали – жизнь перевернется

когда Четвертая, из чеховских, сестра

пройдя и лагеря, и старость, и юродство

таким заговорит кристальным языком

что и не повторить? но только нёбо ломят

студёные слова несомые тайком

весь век во рту – и век уже на склоне.

Виктор Кривулин. «Сестра четвертая» [811].

Для употребления причастий на -омый в поэзии характерна контекстная оппозиция актива и пассива:

Как лóдья с ледяным и низким днищем,

Несется к норду узкий городок,

Неся – несомый – к вышним пепелищам

(Откуда-чей – не знаю) узкий вдох.

Зимы?.. Видать, наскучило в земле ей

Приглядываться в дырочки травы…

И время мертвое приречною аллеей

Идет не поднимая головы.

Олег Юрьев. «Михайловский сад» [812].

Именно потому, что причастия на -м– отсылают к архаической, особенно библейской, грамматике, нередко встречается стремление поэтов внести книжную форму в бытовой контекст, игнорируя лексические ограничения.

Стилистический контраст повышает в ранге природное и обыденное:

Несомый жук в топимый край

   вел мыслей круглый каравай

по ветру трав под вкусный свет

   вот, мыслей нет.

Анна Горенко. «Несомый жук в топимый край…» [813] ;

Гуд бай, государыня рыбка!

Мне снится консервная банка

со смертью или из-под смерти,

катимая по Петербургу.

Герман Волга. «Гуд бай, государыня рыбка!..» [814] ;

так посещает жизнь, как посещает речь

немого – не отвлечься, не отвлечь,

и глаз не отвести от посещенья,

и если ей предписано истечь —

из сети жил уйти по истеченьи

дыхания – сверкнув, как камбала,

пробитая охотником, на пекло

тащимая – сверкнула и поблекла, —

то чьей руки не только не избегла,

но дважды удостоена была

столь данная и отнятая жизнь.

Владимир Гандельсман. «так посещает жизнь, когда ступня снимает…» [815] ;

То со страстью дождь, то птица: «Пити!»

Льнут к ночной рубашке безграничной,

Не давая мне одной побыти

Как желток во скорлупе яичной.

Зря я, что ль, вставала, не будя,

Ощупью отыскивала пиво

И белье сушимое брезгливо

Раздвигала, проходя?

Мария Степанова. «То со страстью дождь, то птица: „Пити!“…» [816] ;

они[817] махали, дружные, хвостом,

когда взлетала пламенная речь,

держимая за ниточку.

Потом

они вскричали: «Слава! наш летучный!

наш небывалый мышка-пустонавт!

Прощай, наш фрэнд! Алас на нас!

Гуд навт!»

И мышка улетела в потолок,

помахивая цыпочками ног.

Александр Левин. «Модель космического корабля „Восторг-один“ Конструктор № 2 для продолжающих» [818]

Ср: держать речь, неудержимый;

Не умереть и не сойти с ума,

Пока полна несомая сума.

Как объяснить, как это объяснить:

Такую прочность обретает нить,

Такую власть – невинный голосок:

«Хлеб, молоко и сахарный песок…»

Зоя Эзрохи «Голосок» [819].

Причастия на -имый весьма продуктивны в авторском формообразовании:

Учительски преклонный ученик

в который раз прилаживает ранец

к своим летам, где более привык

учить, чем, пересматривая глянец,

учимым быть, но в том и передел,

и данностью простёртая наука,

чтоб вычленять назначенный удел

и до, и после прохожденья звука.

Эдуард Хвиловский. «Восемь восьмистиший» [820] ;

Сквозь редкие осечки да седины

следя свой облик, зеркалом сердимый,

земную жизнь пройдя за середину

и находясь вполне среди своих,

не убоимся, именитый стих

друзьям примерив, сим утешить их.

Дмитрий Бобышев. «Привал интеллигентов» [821] ;

Фома:

Слюды здесь нет, искать ее напрасно

Она в горах, где качеством алмазным

Прообразует блеск сулимых нам миров

И чтобы не томить тебя рассказом,

Знай, глупая, – из прочиих даров

Мир этот лучше всех – клянусь клюкой и плешью

А ты, уродина, себя горошком тешишь.

Анри Волохонский. «Фома…» [822] ;

Танцор исчез. Остался только танец,

классическая взвесь кружимых звезд.

Он – Тот, Кто первым слово произнес,

язык движений тихими устами

заставил длиться. Слышишь до чего

неслышно все меняется, стараясь

не выдать тайну танца тайну танца,

которая движением живет.

Я начинаю – шаг, дыханье, взмах —

я растворяюсь, ширюсь, исчезаю…

уже не мне плывет перед глазами

заканчивающаяся зима.

Надя Делаланд. «Танцор исчез. Остался только танец…» [823] ;

На языке своем отважном,

Знобимом, как звериная душа,

В их радужных очах, —

Ночь говорит.

И кровь ее щебечет —

То шумный парус, то волна,

То бабочкой в горсти забьется сонно

Светлана Иванова. «Стихи о ночи» [824] ;

За оградой детского автодрома,

В окошко салтыковского дома,

Сквозь черную землю, полною пустотою

Увидишь, как я стартую:

Отрываясь от ближних, пуговиц и крючков.

Вертикальная, без сигареты и вне очков,

Всяких внешних примет лишима

До состоянья дыма

Мария Степанова. «Собираюсь брать мировой рекорд…» [825] ;

Аист стоит на единой ноге.

Ниже – стемневшее поле.

Небо светимо в своей же фольге.

Ах, спотыкаясь, как пони,

Ленью седлаема, оком вертя

Искренним, неукоримым,

Перебираюся через путя.

Кроюся пасмурным гримом.

Мария Степанова. «Аист стоит на единой ноге…» [826] ;

Назовешься ль фонариком завороженных дрожек

или снег уведешь в глубину кареглазых комнат —

все равно.