Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

пример для решительной части российской общественности! «Взгляды Гучкова ни для кого не составляли секрета: еще в 1908 году он с восторгом отзывался о работе младотурок и находил необходимым исправить ошибку борцов за свободу в 1905 году, не обративших перед задуманным движением достаточного внимания на армию, верность которой не удалось поколебать»[603].

Гучков выделил из думской комиссии группу единомышленников, которые стали проводить частные совещания с группой молодых высокопоставленных военных во главе с генералом Василием Гурко (с братом известного нам члена Государственного совета Гучков познакомился еще в Южной Африке). Участник этих совещаний генерал Лукомский напишет: «В конце 1908 года, с разрешения военного министра Редигера, подтвержденного новым военным министром генералом Сухомлиновым, генерал В. И. Гурко на своей частной квартире собирал представителей различных отделов военного министерства — с целью знакомить лидеров различных партий Государственной думы и желающих членов комиссии обороны Государственной думы с различными вопросами… На этих собеседованиях сообщались такие секретные данные, которые считалось невозможным оглашать не только в общем собрании Государственной думы, но даже и на заседаниях комиссии обороны»[604]. В круг привлеченных к работе высших офицеров входило 10–12 человек, среди них и генерал Михаил Алексеев, занимавший тогда должность 2-го генерала-квартирмейстера в Главном управлении Генштаба[605]. Обсуждали они дела не только военные…

Высоко оценит деятельность этой неформальной группы и сам Гучков: «Работа наша в 3-й Думе поддерживалась, между прочим, некоторым кружком, который мы составили сами и в который входило несколько членов Государственной думы, работавших в комиссии обороны, и несколько молодых генералов и офицеров Генерального штаба, с генералом Гурко во главе. Кружок этот являлся первоначальной лабораторией, где разрабатывались и обсуждались различные вопросы, которые потом шли в комиссию обороны Думы»[606]. Стал ли Гучков при этом крупным специалистом в военных вопросах? Василий Гурко в мемуарах даст такой ответ: «Гучков имел много знакомых среди военных, от не слишком значительных руководителей армии до молодых офицеров, а благодаря своим связям в Думе был полностью осведомлен о юридической и административной сторонах деятельности Военного министерства. Все перечисленное создавало у него иллюзорное представление о жизни армии и условиях ведения войны, но в его знаниях имелись большие провалы, о чем сам он, вероятно, не догадывался. Нет сомнения, что он ничего не знал ни о психологической стороне работы военных, ни о психологии начальствующих лиц армии или ее солдат»[607].

Гучков распоряжался полученными с санкции военного министра знаниями весьма специфически: для критики высшего армейского руководства страны с думской трибуны. Особенно доставалось Сухомлинову, а также великим князьям, которых он к вящему недовольству императора призвал полностью отстранить от военного управления. Для спасения России, восклицал Гучков в 1908 году, «мы вправе обратиться и к тем немногим безответственным лицам, от которых мы должны потребовать только всего — отказа от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия, которые связаны с теми постами, которые они занимают»[608]. Подобные речи позволили Гучкову обрести немалую популярность и стали для него трамплином к посту Председателя Государственной думы.

В марте 1910 года на безальтернативной основе — остальные претенденты сняли кандидатуры — Гучков был избран спикером и в своей первой речи в новом качестве заявил, что «лучше погрешить в сторону излишнего расширения свободы, нежели в сторону слишком нетерпимого или боязливого ее стеснения… В борьбе со словом неправды сильнее слово правды, нежели председательский звонок»[609]. Звонком Гучков действительно пользовался нечасто, спикером он оказался весьма слабым. Очевидно, что административная негероическая рутина ему претила. «Гучков председательствует очень редко, да это и лучше, так как нравы думские очень разнуздались и обуздать их он не в силах, — записал в дневнике Глинка. — Авторитета нет. Разговоры громкие и шум, несмотря на его первые предупреждения, не стихают… Бывали случаи, когда его спрашиваешь, что баллотируется или что принято, и получался ответ: «А черт его знает»… В то же время Гучков у себя в кабинете ежедневно на крошечного формата листочках пишет и все пишет. Вы спросите, кому? — министрам и премьеру, да так часто, что иногда становится совестно даже перед курьерами»[610]. О своем бизнесе Гучков не забывал.

На период его спикерства пришелся конец альянса октябристов с властью. Он испортил некогда тесные отношения со Столыпиным. Как напишет в мемуарах наблюдавший со стороны начальник Департамента полиции Васильев, «Столыпин был слишком умен, чтобы не видеть Гучкова насквозь. Поняв, каким нерешительным и подозрительным характером тот обладает, Столыпин скоро отдалился от него»[611]. Шидловский предлагал другое объяснение: усилилась критика спикера Думы за «низкопоклонство» со стороны всех остальных фракций, а также — самих октябристов, которые не могли ему простить «грехопадения» лояльности к власти. «В последние годы III думы в рядах октябристской фракции возникло совершенно инстинктивное движение протеста против столь недостойного положения, — констатировал Шидловский. — …Виновен в этом в значительной степени Гучков, питавший к Столыпину влечение — род недуга»[612].

В психологии перехода Гучкова в решительную оппозицию власти пытался разобраться прекрасно знавший его Мельников, утверждавший, что тот «был чрезмерно самолюбивым и честолюбивым. Его исключительная скрытность и внешняя мягкость прикрывали эти свойства, но бывали моменты, когда обнаружить их все-таки было возможно. Отсюда же, как я думаю, и его авантюризм, который бросал его сражаться то за буров, то еще за кого-то. Ему непременно надо было привлечь к себе особенное внимание, резко выдвинуть свою фигуру, встать на высокий пьедестал. И тот, кто мешал ему в этом или явно высказывал, что он этого не достоин, становился его врагом.

Он долго поддерживал П. А. Столыпина и шел с ним. Но когда случилось, что последний не нашел возможным последовать его совету, А. И. резко изменил свое отношение и повел борьбу против него, как против врага»[613].

Открытый и демонстративный конфликт произошел в марте 1911 года в связи с отклонением Государственным советом законопроекта о земствах в западных губерниях, который Столыпин считал необходимым провести даже ценой роспуска обеих палат. Николай II поддержал премьера, Гучков зачитал указ о роспуске Думы, но возмущению депутатов не было предела. Спикер подал в отставку со своего поста, который ему явно претил, хотя Столыпин умолял остаться. На похороны Председателя Правительства Гучков не приедет. И будет считать убийство Столыпина делом придворных кругов.

На посту председателя Думы появился еще один лидер октябристов — Михаил Родзянко, которому тоже предстояло сыграть немалую роль в революционных событиях. Представитель состоятельного дворянского рода, который благодаря женитьбе на княжне Голицыной породнился с русской аристократией, воспитанник Пажеского корпуса и гвардейский