Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

бюрократы, военные, титулованное дворянство, представители высшего духовенства, известные мыслители. За эти годы на еженедельных встречах за чашкой чая или за бокалом вина в салоне перебывали многие выдающиеся люди — от знаменитого обер-прокурора Синода Константина Победоносцева до писателей Достоевского (он даже редактировал издававшийся Мещерским журнал «Гражданин»), Лескова, Тютчева, Писемского. Отношения князя с властью было неоднозначными. В начале XX века его не без оснований считали «оруженосцем» премьера Витте, но Николай II, поначалу расположенный к Мещерскому, стал от него отдаляться[563]. В период смуты 1905 года из этого круга начала формироваться ведущая монархическая политическая сила, получившая название черносотенной.

Словосочетание «черная сотня» до начала XX века не имело политической окраски: так со средних веков называли податное посадское население. В 1612 году черные сотни привели Минин и Пожарский, чтобы освободить Москву от поляков. Затем черносотенцами стали называть крайних ревнителей самодержавия и участников погромов, а уж потом это название распространилось на определенные политические партии, среди которых ведущую роль первоначально играл Союз русского народа (СРН). «Союз возник в тот момент, когда в стране царила полная анархия, власти растерялись и спрятались, и Россия должна была погибнуть, но явился Союз, подавил революцию и спас Россию, — только он один и никто более»[564], — без тени скромности заявлял его первоначальный лидер Александр Дубровин, профессор медицины и детский врач. Он, безусловно, преувеличивал роль Союза в гашении революционной волны, была еще и преданная царю армия. Но, действительно, в 1905 году в огромном количестве российских городов были зарегистрированы и активно сражались с «красными тряпками» десятки черносотенных групп, позднее влившихся в СРН. Союз прямо субсидировался из секретного фонда Министерства внутренних дел и за свои заслуги в революционные дни заслужил признательность императора.

Руководство было на 60 % дворянским, в нем заметную роль играли крупные и средние землевладельцы, предприниматели, крупные ученые (например, филолог-славист с мировым именем А. И. Соболевский), адвокаты (Булацель), группа архиереев — епископ тамбовский Иннокентий (Беляев), архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий), в свое время (1890–1895) ректор Московской духовной академии. Но в правых партиях никогда не было самых известных охранителей и столпов режима из рядов самой власти. Объяснение этому простое и нам уже известное — представителям власти запрещалось вступать в политические партии и общественные организации.

Массовую базу обеспечивали общественные низы — крестьяне, рабочие, ремесленники, особенно из западных губерний со сложным национальным составом и с давней историей межэтнических столкновений и погромов. Более половины членского состава приходилось на 15 губерний еврейской черты оседлости. Правые партии были единственными, которые получали депутатские места и по помещичьей, и по крестьянской куриям. В час их расцвета — в 1907 году — численность черносотенных групп превышала 400 тысяч человек, это были самые массовые организации партий в тогдашней России. У которых были и миллионы сочувствовавших, если судить по миллионам подписчиков правых газет[565].

Их идеология опиралась на уваровскую формулу «самодержавия, православия, народности» и вполне описывалась лозунгом: «За Веру, Царя и Отечество»: православие как единственное вероучение, император как безальтернативный источник правды и реальной власти, Отечество как цельное и неделимое пространство. Идеология эта преподносилась в качестве продолжательницы славянофильской традиции, особенно в части резкого противопоставления России и Запада, православной и католической цивилизаций. Причем на Западе, откуда «со времен Петра приходило только зло», они до Первой мировой войны отдавали предпочтение монархической Германии перед республиканскими Англией и Францией. Отсюда неприятие правыми Антанты, критика внешней политики и МИДа, где «наши правители и зевсы, восседающие на Мойке со времени Нессельроде, за редким исключением, давно забыли о том, какой они национальности и чьи интересы представляют, заботясь лишь о красоте стиля, а lа Горчаков, своих нот и дипломатических бумаг, художественно выполняемых на французском языке не без перцу билибинского остроумия. Россия и русские интересы у них на заднем плане»[566].

Центральным столпом идеологии правых выступал воинствующий национализм. «Они, с одной стороны, выступали за максимально жесткую и всеохватывающую русификацию, а с другой — трактовали русскую нацию в сугубо этническом ключе, отрицая право даже вполне ассимилированных «инородцев» претендовать на членство в русской нации», — подчеркивал Алексей Миллер. Россия объявлялась страной русских, под которыми понимались также украинцы и белорусы. Главными внутренними врагами объявлялись католики-поляки, «зажравшиеся» финны и конечно же евреи. Именно ультраправые выступили основными теоретиками «жидомасонского заговора», опубликовав на этот счет обширную литературу. Они исходили из того, что «племенные вопросы в России должны разрешаться сообразно степени готовности отдельной народности служить России и русскому народу в достижении общегосударственных задач».

Капитализм правые считали причиной эксплуатации и порабощения трудящихся, социализм — антихристианским учением. Они отдавали предпочтение ремесленному и крестьянскому труду в общине. Демократия отрицалась как система, которая приводит мудреца в зависимость от «людей тупых, злобных и ничтожных», не признавалась целесообразность существования выборных представительных учреждений, включая и Думу[567]. Манифест 17 октября и последующие изменения в государственном строе поставили правых в очень непростое положение: «Выходило так: либо — во имя восстановления поврежденной полноты царского самодержавия — ослушаться самого Царя, стать на путь восстания против правительства и силою вернуть Царю исторгнутую у него интеллигентским обманом и революционным устрашением полноту власти… Либо покориться и признавать новые — по существу, конституционные — законы, пока Государю-Самодержцу не благоугодно будет их изменить или заменить настоящими, полезными народу»[568]. Правые в итоге сами избирались в Думу, но в душе лелеяли мечту о Земском соборе.

Серьезные сложности во взаимоотношениях черносотенцев с правительством начались сразу после завершения революционной смуты, когда их услуги оказались менее востребованы, а сами они стали создавать больше проблем, чем решать. Прежде всего, беспокоил выход из-под контроля боевых дружин СРН, которым долгое время покровительствовал лично петербургский градоначальник фон дер Лауниц. По свидетельству руководителя столичного охранного отделения генерал-лейтенанта Александра Герасимова, боевики убили члена I Думы кадета Герценштейна, готовили покушение на премьера Витте, считая его «жидомасоном», мечтающим стать президентом Российской республики. После смерти Лауница боевики перешли под опеку Московского охранного отделения, продолжая планировать и осуществлять теракты. Были убиты депутаты Иоллос в Москве и Караев в Екатеринославе, чуть не погиб минский губернатор Курлов[569]. В «расстрельных списках» правых значились также Милюков, товарищ министра юстиции Иван Щегловитов и даже… сам Столыпин. Чем же он так не угодил черносотенцам? Премьеру не могли простить недостаточную твердость против революционеров, няньченье с Думами, следование Основным Законам, неафишируемые послабления евреям и, конечно, аграрную реформу с ее ставкой на сильного крестьянина, которую расценивали как «хищный союз власти с разрушителями общины». СРН стал снаряжать делегации