Читать книгу - "История литературы. Поэтика. Кино - Сергей Маркович Гандлевский"

славу,

Спроси Италию, Стамбул, Париж, Варшаву,

Царей, вельмож, граждан, солдат, детей и жен.

Париж помянут тут, конечно, не только в связи с Итальянским походом Суворова, но и в перспективе активно готовящейся в это время антинаполеоновской кампании; напоминание о судьбе Варшавы должно послужить уроком только что провозглашенному императором Бонапарту. Та же логика определяет соседство имен двух столиц и в тексте 1812 года, продолжающем державинско-львовскую линию «громпобедных хореев», — «Солдатской песне» И.А. Кованько, сочиненной по получении известия о взятии неприятелем Москвы16:

Побывать в столице — слава,

Но умеем мы отмщать:

Знает крепко то Варшава

И Париж то будет знать!

Отметим, что по завершении европейской кампании эта линия закономерно исчезает из русского рифмовника: в коллективном послании Батюшкова, Жуковского, Пушкина и Плещеева «К Вяземскому» (1817) рифмопара попадает в контекст шуточной домашней поэзии (первые два стиха — Зачем, забывши славу, Пускаешься в Варшаву — написаны рукою Батюшкова17). Слава тут — атрибут не воина, но литератора.

«Суворовский эпизод» в истории рифменного гнезда, преданный почти полному поэтическому забвению в позднюю александровскую эпоху, был реанимирован в 1831 году. Имя польской столицы в рифменной позиции (как и другие рифмы одического гнезда «славы») превращается в лейтмотив стихотворных текстов, посвященных завершению польской кампании. Другие частотные лексемы, входящие в интересующее нас рифменное гнездо, помещаются в общее тематико-сюжетное поле: славе двуглавого орла, символа российской державы, противостоит падшая гордая Варшава. Еще одно прилагательное, примыкающее к этому ряду — кровавый — может выступать как устойчивый эпитет («бой кровавый») либо как атрибут польского бунт а, расправ а над которым справедлива и закономерна.

Приведем подборку из довольно обширного поэтического венка Паскевичу и русскому воинству, выбирая цитаты из опубликованных в русских газетах осени 1831 года текстов, в которых представлены рифмы к астиониму.

Попрал Кавказ и Арарат,

Мидян и сонм народов горских; —

Струями светлыми Эвфрат

Поил коней его Заволжских: —

Возстал дыша изменой Лях!

Из глубины могильных сводов

Приподнялся… почий, Суворов, —

Паскевич там! — и Ляхи — в прах!

И на развалинах Варшавы

Возсел уже Орел двуглавый…

(Норов А. Графу Паскевичу-Эриванскому // Северная пчела. № 202.9 сент.)

Доклад

<…>

Он, прозваньем Эриванский,

<…>

Теперь, стоптав у Вислы берега,

Достал опять мечем привычным славу:

Разбил тройной окоп… и покорил Варшаву.

Справка

<…>

Теперь покрыл себя Он блеском новых дел,

И приложил ко славе… славу:

Ужом подполз он под Варшаву

И соколом в нее влетел!..

<…>

Приказали:

Заслугой собственной велик

Пленитель гордыя Варшавы:

За то его, списав, нетленной кистью, лик

Предать бессмертию и в храм поставить славы:

<…>

(Глинка Ф. Доклад, Справка и Решение // Санктпетербургские ведомости. № 226. 26 сент.)

Чу! Остроленской битвы гул,

Привет Москвы питомцам славы —

То над могилою Варшавы

Золотоглавый Кремль вздохнул!

(Шишков А. На взятие Варшавы. Чувствования русскаго при громе кремлевских пушек // Русский Инвалид. № 264. 20 окт.)

Герой Суворов называл —

Штык молодец! — и доказал,

Что наш солдат, с геройской славой,

Штыком всегда врага разил!

Теперь Паскевич под Варшавой

Нам эту правду подтвердил!..

(Кириллов Н. Штык // Русский Инвалид. № 284.9 нояб.)

Из Астрахани

Минувшаго Октября 11 числа происходило в Астрахани торжество о взятии Варшавы и усмирении мятежников <… >

<…> петы <… > следующие стихи, сочиненные Н.Ф. Остолоповым и положенные на музыку О.Е. Шельгорном:

О сын и друг Российской славы!

Внемли глас радостных сердец!

Ты новый приобрел венец

От покорения Варшавы.

(Московские ведомости. № 91.14 нояб.)

<…>

Наконец

Смирилась гордая Варшава!

Награда храбрым будет слава,

Вождю их — лавровый венец!

<…>

Хвала тебе, о Вождь-Герой,

Любимец громко-звучной славы,

Потрясший мощною рукой

Твердыни гордыя Варшавы!

(Данилова Екатерина. Стихи Светлейшему Князю Варшавскому, Графу Паскевичу-Эриванскому // Московские ведомости. № 94. 25 нояб.)

Наш Орел держал полет,

От Аракса до Варшавы;

И наш добрый Царь, в шесть лет,

Накопил нам много славы!

(Чувства Русскаго, по случаю истекшаго шестилетия со дня возшествия на Престол Государя Императора Николая I-го // Санктпетербургские ведомости. № 280. 28 нояб.) Характерно, что И.И. Дмитриев, как мы помним, в 1794 году уклонившийся от рифмы, использует ее в послании Жуковскому 1831 года:

Была пора, питомец русской славы,

И я вослед Державину певал

Фелицы мощь, погром и стон Варшавы, —

Рекла и бысть — и Польши трон упал.

Это послание написано по поводу получения от Жуковского двух текстов, в которых интересующая нас рифмопара была нарочито педалирована. Первый — «Старая песня на новый лад» («Раздавайся, гром победы!..») — написан и опубликован сразу после получения известия о взятии Варшавы18, он задает тон ансамблю русских лир, процитированному выше, и продолжает интонацию хореических «солдатских песен» Львова и Державина, подхваченную в 1812 году Кованько. Более того, повторяемая затем на все лады осенью 1831 года рифмопара превращается у Жуковского в акустический сигнал, перемещаясь в область изображаемой реальности (соносферы) и становясь частью поэтического сюжета:

Нет врага… но здесь Варшава!

Развернися, Русский стан!

Братья, слышите ли? Слава!

Бьет на приступ барабан.

<…>

«Эриванский! князь Варшавы!»

Клик один во всех устах.

О, как много русской славы

В сих волшебных именах!

<…>

Спор решен! дана управа!

Пала бунта голова!

И святая наша слава,

Слава русская жива!

Написанное около 12 сентября 1831 года стихотворение Жуковского «Русская слава», подхватывающее ключевое сочетание первого текста, выдержано в иной тональности: Жуковский не отказывается от песенного лада, но теперь это не боевитые хореи, а куплетно-рефренные ямбы в духе Беранже (каждая строфа состоит из четырех пятистопных и шести четырехстопных стихов). Лирический порыв уступает место историческому эпизму (ср. лейтмотивный зачин основного массива строф: «была пора»). Здесь развернуто (несколько путано изложенное в «Старой песни…») утверждение: Бились храбро наши деды,/ Бьются храбро их