Читать книгу - "Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV - Эдуард Вениаминович Лимонов"

И парады…

Ab ovo

Скелеты злых велосипедов

Изводит сверху сизый дождь.

Ты ехал, беспринципный вождь,

Давя педалями прадедов…

Воняет луком Амстердам,

И печенью говяжьей пахнет.

Куда идёте Вы, мадам?

В Вас молния сейчас шарахнет!

Бледно-зелёная д’мазель

К художнику в окно стучится,

И что же видит: там же птица!

Пришла, сидит, к нему в постель!

«Артист широкоплечий мой!»

[Но он иссяк, как после битвы.

Вотще и плачи, и молитвы…]

«Дверь мне открой! Дверь мне открой!»

Но птица пьёт его мозги

И печень выкогтила другу.

В углу стояли сапоги,

Им надеваемые туго…

Он сапоги не надевал!

Он не ходил, лежит, постанывая.

Им этот птиц повелевал,

Намеренно его изранывая…

«Смотри! Себя я принесла!

Смотри, прекрасны мои губы,

Их раскалила добела…

Что ж, тебе птицы перья любы?»

Художник высох. Artist нем,

Д’мазель лежит у двери, стонет.

Но яйца белые совсем

Сей хмурый птиц сейчас уронит…

«О, дней засохнувшие плёнки…»

О, дней засохнувшие плёнки!

Скорлупки мной отжитых дней.

Как незабвенные девчонки,

Недолго жившие котёнки,

Хранимы памятью моей…

Они красиво начинались…

Дул ветерок, Париж сиял.

Что, жить мы вечно собирались?

Как долго? Да никто не знал!

Лежала Сена злым корытом.

И Сену всю дырявил дождь.

Не просыпался я сердитым,

Всё потому, что ты живёшь,

Моя прелестная соседка…

Плечо и поворот руки,

Как же ты нравилась мне, детка!

В Париже в давние деньки…

Шутка

Фифи порхает в Петергофе.

И наподобие туристки

Сидит за столиком, и кофе

Пьёт из большой блестящей миски.

Фифи там по музеям прыгает,

Глазищами и попой двигает,

Неся на плечиках рюкзак…

Фифи, нельзя же делать так…

Вдруг убежать и веселиться…

Я буду кукситься и злиться

И думать, что совсем я стар,

Не источаю нужных чар…

Харизму потерял свою,

Уменье писанья в струю,

И наглый тон, и смелый вид.

Вождь переходит в инвалид?

Ему не спится и не кушается…

Вот девка уж его не слушается.

Он чувствует, что двери смерти

Уж приоткрыты, вами, черти…

«Звонит мой сын: «Приедешь, папа?»…»

Звонит мой сын: «Приедешь, папа?»

«А вы чего? А вы чего?

Профессора ведь, как гестапо,

Лечили папу твоего.

Его спасли нейрохирурги,

Пока он не особо good.

Живёте чай не в Петербурге,

Приедьте хоть на пять минут…»

Но мать суровая и злая,

Не привезёт ко мне детей.

Звучали дети, замирая…

Растущие, как лук-порей…

Зачем мне дети ледяные?

Не навещают, ну и пусть.

Меня не любит и Россия,

Их нелюбовью я горжусь…

«За стеной играют с крошкой…»

За стеной играют с крошкой,

С новорожденным созданьем,

Задирают понарошку

И пугают восклицаньем…

«Ня-ня-ня» и «ня-ня-ня»,

Раздражая тем меня.

Крошка вырастет и станет

Бесполезным, бесталанным.

А вы музу мне спугнули

Вашим «ня-ня-ня» поганым!

Крошка будет идиотик,

Кушать кашку, лоб прижмуря,

Не ходок он в библиотек,

Свою маму окачуря.

Википедии и то он

Не достигнет, вырастая.

Будет он дурацкий клоун,

Овощ будет, запятая…

Не расти детей ты, Катя,

Они вырастут и сами.

Дай Бог, чтобы ближе к тяте

Получились, а не к маме…

«Из глуби липких и семейных…»

Из глуби липких и семейных

Я вылез отношений всё ж.

И вот брожу, как острый нож,

Средь современников елейных…

Воинственный и злой поэт,

Такого именно и ждали,

Как нож из закалённой стали,

Как бомба, как стальной кастет…

Христос сипел «не убивать!»

Но убивать – святое дело —

Врагов, решивших наступать,

Чтоб захватить России тело…

Идём на вражьи города,

Проткнём их голых гимназисток.

Хотите Страшного суда?

Этнических весёлых чисток?

Тогда держитесь за плечо,

За правое плечо у друга.

Пусть воздыхает горячо

Гортань, завинченная туго…

«Елена села на быка…»

Елена села на быка

И вдаль смущённо укатила,

Тем самым Зевса-старика

Она собой обворожила.

И фыркающий белый бык

Доплыл с Еленою до пляжа,

Где надругался и проник

Не раз, не два, не трижды даже…

Античная легенда в зной.

Сосцы туристки отвердели.

Побыть бы Зевсовой женой

В быком потоптанной постели.

Любой туристке хорошо.

Пусть не песок, а мелкий гравий.

Вот загорелый мэн прошёл,

Возможно, Клавдий или Флавий.

Любой туристке рюкзачок

Жмёт плечи и сжимает груди.

Какой же мелкий был песок,

Когда античны были люди…

Быка могучая ладонь,

Копыта роются под нею.

«О Зевс, о бык мой племенной!

О Господи, ведь я бледнею…»

Кавафис

Кавафис пел свиданий стыд,

Кальян, бокал, бокал, подросток…

Кавафис в тишине лежит.

Поехать ли на Родос-остров?

Один в тиши Александрий,

Музеев и ковров в мечетях…

Не любящий сосцы Марий,

Но находящий ужас в детях…

С глазами свежими из слив

Кавафис, ввергнутый в Геенну…

Пацан? Он странно молчалив

И неподвижно смотрит в стену,

Изобразившую листы

И древа райского морщины.

– Ну для чего же плачешь ты,

Ведь я возвёл тебя в мужчины!

Прекрасно лыс, в очках, костист

И в жёлтых пальцах авторучка.

– Хотите, маленький, пастис?

Вам от пастиса станет лучше…

Кавафиса, а он конторщик-грек,

Никто у нас, представьте, не читает.

А между тем сей странный человек,

Он что-то знал и после смерти знает…

Молчание. Кофейный привкус густ,

Содержится в растворе поцелуя.

Ещё не смерть, уже не Марсель Пруст.

Содом в Александрии практикуя…

«Что ж обезьяна не поёт…»

Что ж обезьяна не поёт?

А только пасть открыв, зевает,

Или же рот открыв, жуёт,

Банан на части разрывает…

Кого ты удосужил, Бог,

Такими