Читать книгу - "Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков"

В то же время журналистом мог стать кто угодно, совсем необязательно было учиться профессии. Мне повезло. Я много знал о советском кино, поэтому легко находил язык с кинематографистами, а редакции гостеприимно распахивали двери молодым талантам. Неожиданно мои интервью стали публиковать в московских газетах и журналах, меня приняли в штат популярной радиостанции. Набравшись опыта, я решил попробовать писать о тех, кого давно уже не было на свете. Изучал архивы, просиживал долгие часы в библиотеках, разыскивал родственников и друзей своих героев, звонил их коллегам, обращался в театры. Прежде всего, я удовлетворял свое любопытство, и, если собираемая биография действительно оказывалась интересной, начинал искать издание, которому можно предложить статью. Конечно, среди моих героев снова оказалось немало «старушек». Что ни история – чистый бриллиант!

Татьяна Пельтцер

Мне было четырнадцать, когда школьная подруга Марина позвала меня с собой в Театр имени Ленинского комсомола. Причем не на спектакль, а по каким-то своим делам, за компанию (у нее там работала знакомая). У служебного входа я увидел Татьяну Пельтцер и остолбенел. На плече у меня висел простенький фотоаппарат «Смена», но я не мог обратиться к любимой актрисе с просьбой сделать снимок. Марина сообразила, что нужно выручать товарища, и сама подошла к Татьяне Ивановне. Видимо, только потому, что к ней обратились дети, Пельтцер не отправила нас по известному адресу, как могла бы, а всего лишь проворчала: «Чего меня фотографировать? Я уже старая, страшная…» Но уже гасила сигарету об урну, поправляла прическу, сумку, одергивала платье. Встала напротив меня и улыбнулась. Как же я был счастлив!

В конце 1990-х я много писал для журнала «ТВ-парк» и в статью о Татьяне Пельтцер (она родилась в 1904 году, а в 1992-м ее не стало) поместил эту свою фотографию. Самое смешное, что потом ее растиражировали многие СМИ, этот снимок мелькает даже в документальных фильмах об актрисе. А ведь это всего лишь «Смена» и дело рук мальчишки.

Мне посчастливилось увидеть Татьяну Пельтцер на сцене «Ленкома» в спектакле «Три девушки в голубом», и я помню, как зал взрывался аплодисментами, едва заслышав ее голос. Пельтцер начинала свою роль за кулисами, и, когда выходила к публике, зрители уже аплодировали стоя, не давая актрисе продолжать монолог.

Еще раз я видел Татьяну Ивановну на похоронах Андрея Миронова. Мы с бабушкой стояли напротив служебного входа в Театр сатиры в многотысячной толпе, через которую пытались пробраться друзья и коллеги-артисты. Некоторым приходилось перелезать через ограду, ибо другой возможности попасть в здание уже не было. Триумфальная площадь напоминала гигантский муравейник, в котором муравьи заблокировали сами себя и перестали двигаться. И вдруг этот плотный занавес раздвинулся – появился узкий проход, по которому двигалась маленькая белая фигурка старой актрисы. Она шла, как всегда стремительно, только на этот раз сильно сгорбившись, постоянно затягиваясь сигаретой, ни на кого не глядя. Молчаливая масса людей как неожиданно расступилась, так мгновенно и захлопнулась следом за Пельтцер.

Любовь публики к актрисе была безгранична. Для многих поколений зрителей Татьяна Ивановна Пельтцер и сегодня остается лучшей бабушкой советского киноэкрана…

* * *

В середине 1970-х заведующая литературной частью Московского академического Театра сатиры Марта Линецкая собралась издать книгу о Татьяне Ивановне. Актриса эту идею встретила в штыки: «Тебе это надо, ты и мучайся!» Был составлен подробный план книги, были опрошены друзья и партнеры Пельтцер по сцене, собраны рецензии на ее работы в театре и кино. Но книга так и не увидела свет: Марты Линецкой не стало в тот же страшный для Театра сатиры 1987 год, когда ушли из жизни Анатолий Папанов и Андрей Миронов.

Остались черновики, наброски, фотографии и единственная собственноручная запись воспоминаний Татьяны Ивановны о своем детстве.

«Отец мой, Иван Романович Пельтцер – обрусевший немец, человек бешеного темперамента, неугасимой творческой активности, деятельной фантазии. Он служил у Корша, держал антрепризы в разных городах, организовал в Москве частную школу. У него учились многие ставшие потом известными артисты: например В. Н. Попова и В. С. Володин, известный комик кинематографа и оперетты. Он учился втайне от своего отца, содержателя Ивановского трактира, и расплачивался с Иваном Романовичем медяками, которые приносил в мешочке.

Восемь лет отец служил у Николая Николаевича Синельникова, державшего антрепризу в Киеве и Харькове. Актерский состав бывал у Синельникова блистательным: Н. М. Радин, М. М. Блюменталь-Тамарина, Е. М. Шатрова, Е. А. Полевицкая, П. И. Леонтьев, П. Л. Вульф.

В сезоне 1913–1914 годов у Синельникова в Екатеринодаре я впервые вышла на сцену. Папаша поставил Сенкевича “Камо грядеши”. Играла я мальчика Авдия. Помню только, что на мне был хитон.

В следующем сезоне в Киеве, тоже у Синельникова, шло “Дворянское гнездо”. Марфинька – Шатрова, Лиза – Полевицкая, Лаврецкий – Радин. Я, актерское дитя, играла Леночку, получала за спектакль три рубля. И даже была рецензия! Спектакль имел большой успех, прошел сто раз – небывалое количество для тех времен. Николай Николаевич вызвал всех после спектакля, угощал артистов шампанским, а мне преподнес бонбоньерку с конфетами. Вместо благодарности я сказала: “Ладаном пахнет!” Это от смущения. Я была скромная девочка.

В сезоне 1914–1915 годов в Харькове я уже много играла. Шла сказка про Волка на утренниках. Нужен был мальчик. Николай Николаевич сказал папаше: “Вы приведите вашего Шуру, младшего”. Брат пришел и всю репетицию хохотал. Тогда Синельников решил: “Пусть Таня придет”.

А уже на следующий сезон я играла Сережу Каренина. Саму Каренину играла артистка Юренева. Мама рассказывала, что в сцене ее прихода к Сереже в день его рождения из публики женщин увозили в истерике – так она играла:

– Кутик мой, кутик!

– Мамочка, не уходи!

Певцов играл Каренина, Блюменталь-Тамарин – Вронского. Роскошный был спектакль!

Играла в прелестной пьесе Габриэли Запольской “Их четверо”, вместе с братом Шурой играли в “Ноˊре”. Впечатления сохранились детские. Самое сильное: тогда впервые была сделана крутящаяся сцена, в театре Франко. Я не уходила до конца спектакля, так как перед концом должен был повернуться круг: “Прокручусь на нем – и уйду тогда…”

На сезон 1915–1916 годов папаша стал держать театр миниатюр в Харькове. Были в труппе молодой Утесов, Смирнов-Сокольский. Дела шли не блестяще. Для поднятия сборов папаша поставил “Белоснежку” и “Красную Шапочку”. В этих спектаклях я играла и уже училась в 1 классе гимназии.

Весной поехали в Москву, жили на Тверской. Летом папаша держал театр миниатюр. Зимой меня хотели отдать в Елизаветинский институт в Лефортове, но я попала в гимназию Ржевской. Здесь мне