Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

образованную швейцарку, и с годами стала просвещенной женщиной. Она обтесала внешне своего Якова. Он стал хорошо одеваться, носил выхоленную бороду — совсем англичанин! Но духовно влиять на Гоца жена не смогла. Нажива, деньги и деньги! Детей не было. Жили замкнуто. От своей среды отстали, а к другой не пристали.

Приобрел Гоц два больших дома на Садовой, главной, улице. В третьем сам жил и во дворе большое здание бильярдной мастерской. Мадам барски обставила дом, и у Якова был кабинет, в котором ему решительно нечего было делать. Полагалось иметь в доме кабинет! Так процветал Гоц. Но безоблачного счастья не бывает.

У Гоца была мамаша — сухонькая старушка со сверлящими глазками, злючая, ругательная, властная! Она с младшим сыном вела свое дело, имела достаток, и когда Яков начал делать бильярды, то и она завела фабричку под фирмой «Р. Гоц» и стала на сходстве фамилии действовать, заимствуя способ деятельности у Якова. С уходом Якова после смерти отца старуха оборвала сношения с сыном и не могла примириться с деловыми его успехами. Внешний вид сына, его красивая жена, богато обставленная контора и деньги, деньги доводили злую старуху до бешенства. Как-то молодая Гоц со своей компаньонкой гуляла по людной улице. Нарядная миловидная женщина обращала на себя внимание. Старуха Гоц со своей знакомой проходила по этой улице и, увидев нарядную невестку, вскипела:

— Смотрите на эту паршивку! — громко сказала она. — Ходит с губернанкой! Ты у своей вшивой мамаши тоже с губернанкой гуляла?

Испуганная молодая женщина вынуждена была спастись от руготни и уехала домой. Гоц вскипел и, затаив обиду, стал мстить старухе сильной конкуренцией. Когда старуха с сыном налаживали ставить на прокат бильярд, Яков Гоц посылал своих бойких коммивояжеров — и заказ попадал к нему. Был случай, когда Якову вручили телеграмму «Бильярдная фабрика Гоц» (отправитель вел переговоры со старухой), и Яков отбил заказ. Старуха взвыла, дошла до полного озлобления, ворвалась в контору Якова Гоца, где учинила большой скандал с битьем стекол, а в заключение вопила, что сын избил ее. По словам заведующего конторой, она в исступлении рвала на себе платье, упала на пол, билась головой и проклинала сына. Яков, по словам этого свидетеля, как только старуха вбежала в контору, вышел по черному ходу во двор. Нашлись два еврея, друзья старухи, которые отчасти подтверждали, что Яков ударил мать. Один видел, как Яков Гоц близко стоял около матери, махнул рукой быстро несколько раз и убежал. Другой свидетель видел следы удара на щеке и сдвинутый ударом платок, покрывавший голову старухи. Вскоре после скандала явился ко мне Гоц с повесткой от следователя:

— Что мне делать? Что делать с сумасшедшей матерью? Хоть бросай дела и уезжай. Вот какая-то повестка. Пожалуйста, пойдите, как вы мой поверенный.

Объяснил ему, что он обязан явиться лично, что против него возбуждается неприятное дело, и если обвинение матери подтвердится, то его будут судить присяжные заседатели, и в случае обвинения может последовать тяжелое наказание. Гоц недоуменно смотрел на меня — не шучу ли я с ним? И убедившись, что говорю серьезно, растерялся. Дал ему необходимые указания. Высказал предположение, что следователь, быть может, прекратит дело, если свидетели не подтвердят обвинение. О приведенных выше показаниях двух свидетелей я узнал от моего сотрудника, читавшего полицейский протокол.

После допроса пришел ко мне Гоц. По его словам, «все это чепуха»:

— Следователь хотел, чтобы я подписал ему бумаги, что никуда не уеду, пока не кончится эта чепуха — такой закон. Я ему говорю: «Это невозможно, я должен часто уезжать, а то мои дела могут пропадать». — «Ну, говорит, дайте залог 500 рублей». Я дал.

Но оказалось не «чепуха»!

Следователь и за ним прокурорский надзор нашли улики достаточными, и Гоц был предан суду. Показание заведующего конторой, брата госпожи Гоц, не видевшего начала стычки, не подорвало показаний двух свидетелей, косвенно подтвердивших обвинение.

Явился Гоц с обвинительным актом:

— Смотрите, что они тут написали. Ведь это уже смех, мне прочитал Соломон. И кто поверит, что я ее бил?

Должен сказать, что Гоц сам клиент неприятный. Он не считал нашу деятельность за труд, платил неохотно, страдал, когда приходилось платить, по его мнению, много. По делам его — а их всегда было много — пришлось назначить особого сотрудника. Иногда в производстве бывало пятьдесят и более дел. Гоц любил заниматься пустяками, так как его прямое дело было налажено. К этим «пустякам» он причислял и свои дела судебные. Плаксивым голосом он иногда мне жаловался:

— Ну что это, ей-богу! Вот Михаил Андреевич делает — не может отобрать бильярда, а у меня убытки и убытки! Прямо разор!

Обвинительный акт обеспокоил меня. Я был уверен, что Гоц не оскорбил матери, не ударил, а как обычно делал, сталкиваясь с нею, — уходил. Гоца в городе не любили и не уважали, и можно было опасаться за исход дела. Я не хотел брать на себя ответственность. Неприятно было и то, что Гоц считал дело «пустяком» и не мог понять, насколько оно опасно. Он был хитер по-своему, и я чувствовал, что мои опасения он объяснит желанием напугать его, «чтобы больше получить с него денег». Он меня уважал, исключительно верил, но, по его мировоззрению, мы, адвокаты, те же купцы и должны так поступать в своих интересах. Купец хвалит свой товар, мастер — свои изделия, адвокат — запутывает, преувеличивает значение дела.

Гоц, небрежно:

— Так вы уж, пожалуйста, сделайте то, что надо. Сколько скажете, я заплачу.

— Вот что, Яков Радионович, — ответил я, — ваше дело считаю очень ответственным. Не жалейте денег, человек вы богатый, и я советую вам пригласить кого-либо из крупных адвокатов. Просите господина Карабчевского.

— Вы серьезно это говорите?

— Совершенно серьезно. Если домашний врач находит, что нужна помощь профессора, то больной обязан так поступить, — сказал я.

— Вот тебе и на, — ответил Гоц.

— Время есть, — продолжал я. — Спишусь с Н. А. Карабчевским, узнаю, когда будет слушаться дело, и выясню гонорар.

— А сколько он захочет? — спросил Гоц.

— Думаю, тысяч пять или немного больше.

Гоц побледнел:

— Что? 5000 рублей? Нет, не пишите, мне не надо. И что такое? Вы защищали Резникова, Эсса, и еще, и еще, а мне даете другого. Мы двадцать лет ведем дела, и вдруг такая история….

Смотрю, Гоц уже улыбается, сообразил что-то:

— Ей-богу, Лев Филиппович, вы очень умный человек. Если вашему профессору надо платить 5000 рублей, то сколько же вам?

— Вы, Яков Радионович, по-своему все истолковываете. Подумайте обо всем, что я вам сказал, посоветуйтесь с женой, с Соломоном (заведующий конторой — деловой человек). И тогда окончательно решим, как поступить.

— Ну хорошо, я вам уплачу 1000 рублей, и не будем больше об этом говорить.