Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

— Ваше превосходительство, позвольте мне сделать заявление.

Касаткин:

— Говорите.

— Я вчера сказала неправду и выдумала на себя и на этих людей преступление. Ничего этого, что я сказала, не было. Кроме Штарка, никого не знаю. Подтверждаю, что Склауни мне подбросил флакон и шприц. А сказала я все вчера по подговору моего защитника Севастьянова, который меня убедил так поступить, и тогда меня оправдают. Я его послушала и погубила невиновных людей и себя, а теперь говорю правду. Такой защитник мне не нужен.

Взволнованный Севастьянов собрал свои бумаги в портфель. То же сделал Черняк. Севастьянов к суду:

— Не нахожу слов, чтобы выразить мой протест против заявления Эйхенгольц. Будучи назначен защитником, я старался по мере возможности быть полезен Эйхенгольц. После первого и единственного свидания с Эйхенгольц в тюрьме, я никаких разговоров с нею не вел и советов ей не давал. Создавшееся положение лишает меня возможности остаться защитником Эйхенгольц, и я прошу освободить меня.

Такую просьбу заявил и Черняк. Опять перерыв. Суд возвратился и объявил об освобождении от защиты Севастьянова и Черняка. Касаткин к Эйхенгольц:

— Вы остались без защитников. Желаете, чтобы суд вам назначил другого защитника?[265]

Заседание продолжается. Поплелись дальше. Бывший подъем у защиты не возобновился. Подгадила проклятая баба! Свидетели ничего нового не внесли в пользу защиты. Тянули еще два дня. Эксперт, вызванный защитой, должен был капитулировать. Рентгеновские снимки военных подсудимых разъяснили существующие искривления у Англиченкова и Штарка. Закончили судебное следствие. Кассационных поводов не счесть. У защитников не было материала для защиты, а заключение экспертов окончательно закрепило существование в данном деле полного состава преступления. Речи защитников были вялы. Ссылались на долгое заключение, на болезнь подсудимых, обрушивались на страховые общества. Словом, дела защиты обстояли плохо. Товарищ прокурора жевал жвачку с одним перерывом пять с половиной часов, почему мне оставалось быть кратким. Последнее слово подсудимых не произвело впечатления в их пользу.

После долгого совещания присяжные заседатели признали полисы безденежными, так как преступление доказано, а на вопросы о виновности подсудимых ответили:

— Нет, не виновны.

Согласно этому вердикту все подсудимые были оправданы, но потеряли право на получение страховых убытков. Присяжные заседатели говорили, что пожалели подсудимых. Когда же я спросил старшину (мой хороший знакомый):

— А Болдырева и Медведева, получивших деньги, вы тоже пожалели?

На что он ответил:

— Страховое общество может взыскать с них полученные деньги.

Прокурорский надзор и я принесли кассационную жалобу. Сенат отменил приговор и передал дело на рассмотрение в Новочеркасский окружной суд. Всех подсудимых вновь посадили в тюрьму.

Председателем Новочеркасского окружного суда был А. Н. Кривцов, талантливый и весьма сведущий юрист. Первое заседание суда не состоялось за неприбытием двух важных свидетелей. Так как более пятидесяти свидетелей явились, то Кривцов сделал следующее: он обязал свидетелей не удаляться, тут же назначил слушание дела через три недели, распорядился написать и вручить повестки всем явившимся свидетелям, объявив им, что прогоны они получат. Вследствие этого чрезвычайного приема суду пришлось послать всего две повестки — двум свидетелям, и слушание дела было обеспечено.

Второй разбор был малоинтересен. Защита совсем увяла. Кривцов со свойственной ему энергией и знанием провел дело в два дня. На второй день вечером присяжные вынесли всем подсудимым обвинительный приговор: мужчины приговорены в арестантские отделения, а Мариам в тюрьму.

Так закончилось хорошо задуманное преступление. Штарк выздоровел. Англиченков остался калекой, так как он сделал себе повторные впрыскивания в тюрьме, уже не поддающиеся лечению. Об этом говорили родные Англиченкова.

Яков Радионович Гоц

В Ростове-на-Дону на Большой Садовой улице в подвальном этаже большого дома жил и работал токарь Рувим Гоц. Хороший мастер, скромный старик. Старший сын Яша старательно помогал отцу, хорошо изучил токарное ремесло и в 19 лет был искусным токарем, особенно по обтачиванию бильярдных шаров и вообще по работам из слоновой кости. Когда Якову минуло 25 лет, умер отец. Яков отказался от наследства, оставил мастерскую матери и младшему брату, а сам поселился отдельно. Заручившись поддержкой местного зажиточного купца, Яков Гоц (по отчеству Рувимович, по-русски Радионович) занялся производством бильярдов, каковое он со свойственной ему настойчивостью и любознательностью изучил. Яков Гоц энергично отрывался от рабочей среды. Его тянуло вверх, к капиталу. Малограмотный, небойкого ума, но с железной волей и с точно выработанной программой, как ему надо жить и оборачиваться в жизни, Яков Гоц весь отдался делу и преуспевал.

Бильярдное дело было новое на рынке. Существовала в Петербурге одна фабрика Фрейберга, которая снабжала Россию дорогостоящими бильярдами. Кустарно кое-где работали, но правильно поставленной фабрики не было. Такую фабрику создал Гоц. Никогда не выезжавший из Ростова, не зная языков, Гоц поехал в Лондон, нашел связи и стал закупать слоновую кость, которую получал в Ростове по чрезвычайно низким таможенным ставкам. Лет через семь-восемь на него сделан был начет, и таможня потребовала 36 000 рублей пошлины. После долгой волокиты Министерство финансов уменьшило требование до 5000 рублей. Быстро богател Гоц на сдаче в аренду бильярдов и на продаже в рассрочку платежа. Бильярд Фрейберга с шарами стоил 1000 рублей. Гоц стал вырабатывать бильярды по 500–650 рублей. Его коммивояжеры являлись в кофейни, рестораны, кондитерские во многих городах и предлагали бильярды в аренду за 20 рублей в месяц. Бильярдная игра была очень развита в России, но купить за 1000 рублей бильярд было не под силу большинству, а платить 65 копеек в день за бильярд, дающий доход в день несколько рублей и оживляющий торговлю в пивной, ресторане, кондитерской, было выгодно. И бильярды потекли по необъятной Руси. Идею продажи «в рассрочку платежа» Гоц заимствовал у Зингера (швейные машины), и бильярды ходко пошли по клубам и прочее. Хорошо поставленные коммивояжеры и прекрасные бильярды дали блестящие результаты.

Гоц нашел доброкачественное ореховое дерево на Кавказе, значительно дешевле американского ореха. Гоц заказывал бильярдное сукно непосредственно на фабрике, а слоновую кость (самое ценное в бильярде) имел с первых рук в Лондоне. Бильярд стоил себе 400, а потом 350 и 300 рублей, давал арендный доход 240 рублей в год и оставался собственностью Гоца. Фабрика росла, Гоц богател.

С первых шагов своей фабрично-промышленной деятельности Гоц обратился ко мне, и я стал, как он говорил, «мой юриконсу́л». Вырабатывали договоры аренды, продажи и прочее. Дела было много, ибо по условиям договоров споры разрешались в ростовских судебных учреждениях. Гоц женился на миловидной девушке Хейфиц, которая стремилась учиться и развиваться. Бывая часто с мужем за границей, она изучила языки, привезла компаньонку,