Читать книгу - "Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд"

бумажный самолетик.-От войны становишься нервным, но в то же время война предоставляет много возможностей для терапевтических действий.

Запускаю бумажный самолетик через всю комнату. Бумажный самолетик заходит на посадку на стол Командира и врезается в приз за второе место в регате яхт-клуба «Кейп-Код».

Командир скрипит зубами и говорит: - Вы стали предателем в военное время.

Я говорю: - Я не предатель в военное время. Конгресс войны не объявлял. Войны нет. Это всего лишь Президент Империи играет мускулами. Вот чего я в вас крысах не люблю - это то, что вы любите подчиняться

правилам, а не следовать логике. Я отрекаюсь от права быть гражданином мира идиотов. Твое невежество прочней брони. И невежество это - добровольное, невежество, которое ты сам избрал и развил. Но не волнуйся, ебаная ты крыса, ты в безопасности, крысы всегда берут верх, рано или поздно. Никто не любит тех, кто говорит то, что думает. В стране лжецов правда -опасная крамола, и человек, говорящий то, что думает, подлежит повешению.

— Слушай, рядовой, у тебя клинический случай.

Я смеюсь, - Вас понял, все в молоко бью. Был ли безумен полковник Тиббетс, когда сбросил бомбу на Хиросиму и обратил в пар сто тысяч людей? Нет, док, я лишь наполовину безумен. Уж если я выжил - а я не уверен, что выжил - так это только потому, что у меня хватило ума спятить лишь наполовину.

Командир Браент неожиданным рывком открывает ящик стола и извлекает картонную папку,- Ах, вот как? Ну-ка, умник, глянь на эти фотографии и расскажи мне, что видишь.

Первая дюжина снимков - мертвые морпехи, сфотографированные на месте своей гибели во Вьетнаме.

Я говорю: - Можно, я себе оставлю?

— Конечно. А зачем?

— Хочу гражданским показать. Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать,- Кладу снимки в набедренный карман брюк.

Командир Браент открывает другой ящик стола и достает коричневую папку. Он вытаскивает стопку глянцевых снимков восемь-на-десять и бросает их передо мной на стол.

Я перебираю фотографии. Освещение слабое. Фотографии явно сделаны в морге. Покойник на столе. Покойник - мой отец.

Я засовываю фотографии обратно в коричневую папку и бросаю папку на стол.

— Пленных не бери,- говорю.- И сам не попадайся.

Проведал Шпалу, Морпчелу, парализованного по рукам и ногам, и Хрустящую Зверушку в палате для выздоравливающих, и вижу, как госпитальные санитары стоят группкой, курят сигареты и наблюдают за пехотинцем, который получил «Почетную медаль Конгресса» за Контьен. У него пластмассовая нога, окрашенная под цвет кожи.

Ветеранов, побывавших в боях, совершенно озадачивает и обескураживает поведение незнакомых им людей, которые затевают драки с ветеранами в барах, дабы показать свою крутость. Мачо на гражданке завидуют ветеранам - тому, что сами ветераны, или хотя бы некоторые из них, с преогромным удовольствием отдали бы другим или просто выбросили - дурные воспоминания, например, или ногу пластмассовую.

Для солдата война начинается, проходит и кончается.

Не бывавшие в боях беспрестанно ищут, чем бы войну заменить, и приписывают войне тот эзотерический блеск, который всегда присущ непостижимым вещам. Это как говорить с такой породой людей, у которых высочайшее разочарование в жизни состоит в том, что они никогда не смогут спастись с «Титаника».

Ветераны быстро начинают понимать, что фантазиям тех, кому не терпится стать героями, и реалиям войны суждено совпасть никогда. Как говорят в Испании, правду знает только тот, кто дерется с быком.

Я приветствую хромающего морпеха, подбирающего бычки, и мы показываем друг другу поднятые большие пальцы рук.

Прошлой ночью сержант-разведчик, решивший, что остаток его жизни не сможет называться жизнью, заперся в прачечной и повесился на кальсонах.

Морпехи знают, как умирать, не отнимая времени у других. Венозные вставки лопаются по ночам. Пехотинцы выкашливают куски металла и умирают. Санитары обнаруживают их утром.

Если задаться целью создать памятник морпеху, которого разнесло и расхерачило дальше некуда, то надо просто бросить еще живой мозг на шмат сырого мяса для гамбургеров, и набить туда железнодорожных костылей и дешевых гвоздей. Потом мозг надо поджечь.

И теперь, посещая друзей в палате для выздоравливающих, я стараюсь не глядеть на эти предметы на койках, потому что я сам тут был, и знаю, о чем все они хотят меня спросить: - Хоть кто-нибудь из нас снова станет человеком?

Писарь в расположении временного состава говорит: - Звонили из S-2, Шутник. Твое предписание пришло. Я забрал.

Я говорю: - Спасибо, братан.

Заглядываю в свое предписание. Кто-то в цепи инстанций принял наконец решение по мне.

Расстреливать меня не будут. Меня увольняют с почетом по восьмой статье - по состоянию здоровья, как всех прочих психов. На счету у меня куча денег, жалованье накопившееся за все то время, что я был в плену. Мне надлежит явиться на авиабазу морской пехоты в Эль-Торо, штат Калифорния, для увольнения.

Кланяясь ротному писарю, я говорю: - Не серчай, братан. Тебе же лучше будет.

Как водится, ротный писарь улыбается. Он охотно смеется над моими шутками.

Я плетусь к казарме, думая о том, что вдруг мое предписание - просто канцелярская ошибка, типа как с той женщиной, которую по ошибке выпустили из концлагеря.

В казарме никого нет. Казарма в роте пуста, потому что гарнизонные крысы держат убывающих морпехов за рабочую силу, и никому не хочется, чтоб его припахали в какой-нибудь тяжелый наряд.

Большинство коек свободно, матрасы лежат на голых пружинах, сложенные пополам.

Я собираю небольшую цивильную сумку, готовясь к убытию с базы, и в это время двое гражданских в дешевых гонконгских костюмах входят в казарму.

Один из них - молодой, высокий, стройный, загорелый, с безупречно белыми зубами. У него белокурые волосы, голубые глаза, развитая мускулатура, и от него веет крепким здоровьем и кипучей жизненной энергией.

Второй - средних лет, с глазками рептилии, челюстями и неестественно черными бровями, похожий на неандертальца.

Отличная парочка: Серф-Нацик и Недостающее Звено.

Серф-Нацик говорит: - Мы тут с твоим мозгоправом о тебе поговорили. Он говорит, что ты угрожал шум поднять, пойти с жалобами к газетчикам - если б мы тебя в изолятор заперли или попытались уволить с позором.

Я говорю: - А чьи вы, на хер, будете? ЦРУ? АНБ? G-2? S-2? ФБР? Из штабной контрразведки? Из консульства? Из Управления специальных помощников посла?

— Эн-ай-эс,- говорит Серф-Нацик.

— Ага,- вторит ему Недостающее Звено,- Мы из Эн-ай-эс.

Я по-вьетнамски опускаюсь на корточки. Говорю: -Служба расследований ВМС.

Смеюсь.

Глядя в окно как в зеркало, Недостающее